Алистер смотрел настороженно, не ожидая встретить здесь друга. Настя же сразу догадалась, кто перед ней, и испытала легкое замешательство. Бывший муж Татьяны ей категорически не понравился. Кареглазый, темноволосый, наделенный внешностью типичного «латинского любовника», Игорь Новосёлов мог считаться красавцем, но… Во-первых, «латинских любовников» Настя на дух не переносила, находя их слащавыми и примитивными. Во-вторых, спортивная фигура, брови вразлет, твердо очерченные скулы и подбородок плохо вязались с развинченными движениями и капризно оттопыренной нижней губой. Ходячее нарушение жанровой чистоты, гибрид брутального мачо и изнеженного аристократа с печатью вырождения на лице. - Ты что-то бледная, - озабоченно заметил красавец. – Не болеешь? - Это ты болеешь! – отрубила Татьяна. – Размягчением мозга! Еще вопросы есть? - Вопросов нет, но есть новости, - похвастался бывший муж и жестом фокусника извлек из кармана визитную карточку, черную с золотым обрезом. – Между прочим, я – здешний арт-директор! - Поздравляю, - сухо кивнула Таня. – Можно и этим заняться, если совсем некуда руки приложить. И особенно, если они обе левые и растут из задницы! Игорь напрягся, но удержал лицо. - Любимая, ты неподражаема, - выдавил он, натянуто улыбаясь. – Кстати, не хочешь ли познакомить меня с друзьями? Татьяна взглянула на него поверх очков и равнодушно уронила: - Нет. Не хочу. - Ну что ж, не смею навязываться, - сокрушенно вздохнул молодой человек и удалился, на прощание ослепительно улыбнувшись Насте. Алистер проводил красавца неприязненным взглядом, а бывшая супруга – ядовитым напутствием: - Как жаль, что ты наконец-то уже уходишь! Вернулся Эмрис, нагруженный креманками с ванильным мороженым. - Что-то случилось? – встревожился он, взглянув на Татьяну. - Мир тесен, - мрачно изрекла девушка. – Оказывается, здесь работает мой бывший муж. Это человек-катастрофа, он как магнитом тянет к себе неприятности! - Ну что ж… - вздохнула она после паузы. – Сегодня хороший день для смерти! Так, что ли, говорили индейцы? А, Настюха? - Не шути так, - испугалась Настя. - Не беспокойся, - жестко усмехнулась Татьяна. – Моя шкурка мне очень дорога, и дарить её на коврик кому бы то ни было я не собираюсь. Тем временем любители кельтско-американской экзотики всё прибывали. Большинство – в карнавальных костюмах, и что это были за костюмы!.. Одни напоминали постановку «Сорочинской ярмарки» силами школьного драмкружка, другие – ролевую игру по мотивам Толкиена, третьи – массовку «Звездных войн» или кошмар свихнувшегося уфолога. Отечественные кикиморы, креативно всклокоченные и в неподпоясанных рубахах a-la rus, украшенных аутентичной вышивкой, - и заграничные рэдкэпы* в красных колпаках, будто позаимствованных у Дантона и Робеспьера, с длинными зубами и когтистыми лапами, свисающими ниже колен. Взвод вампиров, одинаковых, как цирковые униформисты, и полурота вервольфов (эти хоть мастью различаются, и на том спасибо). Пришельцы всех мастей, словно удравшие со съемочной площадки «Стар Трэка» или «Секретных материалов». Черти - с рогами и без, хвостатые, козлоногие, с птичьими клювами и свиными пятачками вместо носа. Вампиры (Настя про себя окрестила их «детьми лейтенанта Шмидта») важничали – видимо, имидж не позволял им «зажигать» на танцполе. Зато все прочие самовыражались кто во что горазд, тащились и колбасились, плющились и отрывались по полной. Обычно Настя с удовольствием наблюдала за людьми, они были ей интересны. Ну, например, заглянешь в кафе, а там за стойкой Офелия – изысканно-хрупкая, сероглазая, с фарфоровой кожей и короной пепельно-русых кос. Или зайдешь в церковь, а навстречу батюшка – вылитый князь Серебряный, статный красавец с кудрявой русой бородкой, не хватает только сабли и шитого золотом кафтана. А однажды она влетела в вагон метро – и чуть не выпала из него, столкнувшись с натуральным индейским вождем в макияже и перьях. Оказалось, краснокожий приехал в Самару по приглашению местных ролевиков, играющих не в Братство Кольца, а в Текумзе и Сидящего Быка *… Но то, что Настя наблюдала сейчас, ей решительным образом не нравилось. - Весь мир дурдом, и люди в нем уроды, - высказалась она. – Ребята, может, мы зря сюда пришли? Кого тут спасать? По-моему, если к ряженым чертям присоединится парочка настоящих, - все присутствующие будут совершенно счастливы! - И уродов надо защищать, - вздохнула Таня. – Помнишь, ты мне рассказывала, как твоя бабушка в войну работала в госпитале для военнопленных? Это после того, как немцы убили её мужа! - Ну и что? Раненые есть раненые, их нужно лечить. Просто так, вне всякой логики. Потому, что мы – не они. - Таня права, - вмешался Алистер. – Мы не спрашивали пилигримов, которых охраняли, какой грех заставил их отправиться в паломничество. Настя взглянула на друга и поразилась безмятежно-спокойному, просветленному выражению его лица. Алистер готовился исполнять привычную работу, ради которой жил, - выручать погибающих, не разбирая, кто невинная жертва, а кто сам по глупости зазвал в гости беду. «В его лице я рыцарству верна», - вдруг вспомнились ей цветаевские строки. Благодаря Алистеру Настя, прочитавшая уйму книг про рыцарство, наконец-то поняла, кто такой настоящий рыцарь. Не карикатурный хлыщ эпохи бургундских мод в узконосых башмаках, дамских колготках и плиссированной мини-юбке, не робот-трансформер в доспехах шестнадцатого века, растиражированный Голливудом, а человек, сознающий свою силу и понимающий: эта сила не дает ему никаких прав, а лишь обязанность заслонять собой тех, кто слабей. И вновь, как тогда в деревне, Алистер напомнил ей Пришельца. Тот на выставках казался одиноким львом, затесавшимся в кошачий цирк Куклачева. Но его мощь вызывала доверие и желание на неё опереться, с первого взгляда было ясно: этот гигант рожден защищать, а не нападать. Так и Алистер. Его спокойная сила внушала мысли об убежище, безопасности, надежной опоре. Настя и в самом деле очень прилично знала историю. И прекрасно помнила, что светские рыцари вели себя, как на дискотеке: куда хочу, туда торчу. Никому не подчинялись, могли нарушить приказ военачальника на поле боя, а то и вовсе – куртуазно выражаясь – повернуть поводья, а проще говоря, свинтить еще до начала битвы, поскольку истекли сорок дней обязательной службы королю. Могли не соблюдать подписанное королем перемирие, как Ренольд Керакский, и нагло заявлять, что они-де лично никакого перемирия не заключали. Могли вообще не открыть законному государю городские ворота, как Гион де Лузиньян, не впустивший в Яффу Бодуэна Четвертого. Да что говорить! Король Стефан, великий воин, проиграл битву при Линкольне и сам попал в плен только потому, что большинство его рыцарей самовольно покинули войско. Не предали, не переметнулись к врагу, как вассалы Ричарда Третьего в битве при Босуорте, - просто дезертировали, как гайдаровский Бумбараш. «Наплявать, наплявать, надоело воевать…» Помнила она и то, что рыцари-монахи – госпитальеры, храмовники, меченосцы – отличались железной дисциплиной, за малейшее нарушение которой их нещадно пороли. Причем светский рыцарь вел в бой свое копье и отвечал только за него, решая задачу - победить или вовремя смыться, но в любом случае сберечь своих людей и уцелеть самому. Рыцарь-монах должен был спасать слабых и безоружных – женщин, детей, лиц духовного звания. А еще – не подвести товарищей, не допустить, чтобы за его трусость или дурость кто-то заплатил головой. А еще – в случае разгрома стоять насмерть, прикрывая бегущих. В общем, он был командным игроком, в противоположность светскому искателю приключений. Алистер и вел себя как командный игрок, поглядывая на Татьяну, негласно признанную капитаном их небольшой команды, в ожидании приказа. Сама Татьяна смахивала на терьера – свирепого маленького охотника, неказистого и совсем не страшного на вид, но способного задушить зверя втрое больше себя. Красавец Эмрис озирался с этнографическим интересом, как Миклухо-Маклай, наблюдающий за брачными танцами папуасов. На лице Клэр было написано: «Меня здесь нет!». Задумавшись, Настя забыла про мороженое, и Таня отобрала у неё креманку со словами: «Не хочешь срать – не мучай жопу!» - Они скоро будут здесь, - вполголоса, очень спокойно сказал Алистер. Татьяна резко повернулась к нему: - Откуда знаешь? - Просто чувствую, и все, - пожал плечами рыцарь. – Однажды я почувствовал засаду в ущелье, в которое нам предстояло войти. Ущелье было тесное – настоящий каменный мешок. Нас бы там перестреляли, как привязанных кур… Ребята потом долго допытывались – как я догадался, что там песчаные свиньи. Я сказал, что мой конь их почуял, но это была неправда – засаду ставили умеючи, с подветренной стороны. Не только лошадь, даже и собака не унюхала бы. Внезапно просторное помещение клуба наполнилось смрадом. Воняло так, будто поблизости испортилось полтонны яиц и издохло десятка два кошек. Тошнотворный коктейль, казалось, сочился отовсюду – даже подтаявший пломбир, который доедала Татьяна, мгновенно пропитался зловонием. - Началось в колхозе утро… - брезгливо отпрянув, процедила она сквозь зубы. В тот же миг со страшным грохотом взорвалась огромная тыква, украшавшая барную стойку. Резанул по ушам отчаянный визг – полуголая красотка-барменша, визжа, отползала к стене по груде битой посуды, не замечая, что осколки до крови ранят ей ноги. А над обломками тыквы клубилось, постепенно сгущаясь, бесформенное темное облако. Оно было плотным, упругим, как бы пульсирующим. Оно было живым. Словно подтверждая эту догадку, грянул хохот – злобный, жестокий, торжествующий. Так мог бы хохотать огромный кот, сцапавший глупую мышь. Клэр вздрогнула всем телом и ледяными пальцами стиснула Настину руку. Вдруг Таня, перегнувшись через стол, резко дунула Насте в лицо. Та инстинктивно отшатнулась, окружающий мир начал меркнуть и отдаляться, а лицо Татьяны, её стальные глаза за стеклами очков стали расти и надвигаться на Настю, как крупный план в кино. Танины губы беззвучно двигались. Настя не могла разобрать её шепот, но по губам прочла своё имя и еще несколько слов. «Стой где стоишь, сиди где сидишь, крови ничьей не пугайся, с испуга в испуг не бросайся», - шептала Таня, и Настю взяла обида – с какой стати подруга решила её столбить?! Чувство обиды, впрочем, было каким-то вялым, видимо, столб начал действовать. Всё, что случилось потом, Настя воспринимала как триллер: боишься, волнуешься, сопереживаешь – но при этом помнишь, что «убитый» на самом деле жив, а кровь и прочие ужасы – всего лишь спецэффекты. Самый уродливый из рэдкэпов плясал с девушкой-вамп, юной и очень хорошенькой, несмотря на фиолетовую помаду и черные ногти. Вдруг девушка с криком забилась в его когтистых лапах: галантный партнер впился ей зубами в плечо, прокусив кожаную курточку. Брызнула кровь. Раздались вопли ужаса. При виде алых капель, густо оросивших танцпол, люди опрометью бросились к выходу; поднялась страшная суматоха. Алистер взвился из-за стола и ринулся в бой. Монстр отпустил свою жертву и, рыча, повернулся к рыцарю. Окровавленная девушка свалилась на пол, как сломанная кукла. Тут бы её и затоптали, но подоспевшая Клэр ухватила беднягу за курточку и поволокла прочь. Алистер выхватил меч, лицо его было страшным. Рэдкэп прыгнул, метя вцепиться в незащищенное горло. Ростом он был едва по пояс человеку, но двигался с обезьяньей ловкостью и быстротой. Монстр плотоядно щелкал зубами, кровавые глаза горели, словно через глазницы рвался наружу адский огонь, породивший это чудовище. Выпад Алистера больше походил на выстрел: с разворотом корпуса плечи, рука и меч превратились в прямую линию, и обезглавленное тело твари обрушилось на пол, не довершив прыжка. Древний меч – подарок славянского героя – не подвел нового хозяина, но и рыцарь не посрамил меча. Не будь Настя фанаткой исторического фехтования, она бы даже не разглядела удар – настолько он был точным и молниеносным. Чтобы так сражаться, нужно иметь отменное чувство дистанции, а оружием владеть как продолжением руки. Стряхнув с клинка кровавые капли, Алистер развернулся кругом, высматривая следующего противника. И вовремя! Сгустившись из мрака, клубившегося над взорванной тыквой, рыцаря атаковало чудовище, по сравнению с которым убитый рэдкэп был не страшнее мультяшного покемона. На шее огромного крылатого льва сидела уродливая человеческая голова, во рту у которой красовались три ряда зубов – острых, конических, на зависть любой акуле. При этом монстр, точно рассерженный кот, охлестывал себя по бедрам длинным хвостом, на конце которого имелось жало, как у скорпиона. Голубые глаза Алистера изумленно расширились, но его замешательство длилось долю секунды. «Если не знаешь, как бить, - перемещайся, - некогда наставлял безусого оруженосца старый рубака, начальник замковой стражи. – Пусть противник запаздывает, вновь и вновь атакуя пустое место. Рано или поздно он раскроется. При этом никогда не отступай по прямой: двигаясь спиной вперед, ты проиграешь в скорости и устойчивости. Оплясывай противника, как борзая оленя.» Алистер отскочил вправо, любезно уступив зверю дорогу, и вдогонку рубанул по хвосту. Отдача едва не вывернула меч из руки, запястье обожгло, точно бил по столетнему английскому дубу. Превозмогая боль, рыцарь ударил снова. На этот раз ему повезло больше: меч рассек хвостовые позвонки, хлынула кровь. Чудище взревело, полуотрубленный хвост толщиной в руку забил по полу, ядовитое жало чуть не резануло рыцаря по ногам. Алистер вновь отскочил, расслабил руку, уложив клинок на плечо, и увидел Эмриса, бегущего к монстру с топором в руке. Зверь тоже его заметил и припал к земле для прыжка. Алистер прыгнул на извивающийся хвост, прижав его к полу, и бил, пока клинок не врубился в доски. При этом он только чудом не напоролся животом на рукоять, зато Эмрис использовал свой шанс, рубанув ревущего от боли зверя наотмашь. Топор расколол череп твари, как гнилой орех, тяжелая туша завалилась набок, конвульсивно дергая лапами. Одна из этих лап чуть не зацепила подбежавшую Таню, но Эмрис успел отшвырнуть её в сторону. В детских драках мальчик, посмевший вступиться за Танечку, крепко и незамедлительно получал от неё самой. А не фиг считать её глупой беспомощной курицей, не способной за себя постоять!.. Но почему-то сейчас, вскочив, она крикнула Эмрису: «С меня пиво!» Таня нашла глазами Настю – подруга, живая и невредимая, сидела там, где её оставили. Впрочем, что ей сделается. Творческие личности обожают острые ощущения, для них пришибить кого-нибудь – как два пальца об асфальт. Взять хотя бы Державина, который участвовал в подавлении пугачевского бунта и лично повесил пленного, чтобы насладиться этим волнующим зрелищем. Или Есенина, ходившего в подвалы ГПУ любоваться расстрелами по протекции знакомого чекиста… …Настя услышала за спиной тяжелое зловонное дыхание. Всё ещё во власти «столбища», девушка заторможенно обернулась – на неё в упор смотрели горящие красные глаза на уровне глаз сидящей собаки величиной с ротвейлера. - Здравствуй, лошадь, я – Будённый! – вежливо поздоровалась Настя. Красные глаза растерянно моргнули – невидимка, похоже, не обладал великим умом. Настя, не вставая, брызнула в него святой водой из пульвера, который прятала во внутреннем кармане куртки. Богоявленская вода* зашипела, точно вылитая на раскаленную сковороду, и ускользающая красота явила себя человечеству. Тело неведомого существа в самом деле напоминало собачье – правда, лишенное шерсти, - но при этом было снабжено нетопыриными крыльями, головой огромной саблезубой крысы и горбом, которому позавидовал бы породистый дромадер.* Страшилище с жалобным ревом терло передними лапами обожженную морду. - Какая прелесть – вставная челюсть! – восхитилась девушка. Мимолетно подумала, что чудище ей кого-то напоминает, но не стала этим заморачиваться и хладнокровно добила «неведому зверушку», истратив на неё остатки святой воды. Пусть её криптозоологи идентифицируют, если больно охота. Холодную. Вскрытие покажет, как говаривала покойная бабушка – подполковник медицинской службы. - Химера?! А я-то думал, это просто архитектурное излишество… - протянул подоспевший Алистер, глядя на бьющееся в конвульсиях тело, разъедаемое, словно кислотой. Настю осенило: ну конечно, химера! Точно такие же украшают знаменитый собор Нотр-Дам де Пари!.. «Шлёпни её, она француженка» - так назывался недавно виденный Настей забугорный фильм. Как же эту «француженку» в Россию-то занесло? - Ты отважна, как доблестная Скатах, наставница Кухулина*, - похвалил Настю молодой рыцарь. – Поистине, дочь льва тоже львица! …В детстве Настя видела фильм с тогдашним секс-символом – Александром Михайловым – в главной роли. Возлюбленная героя, в юности окончившая конно-спортивную школу, привела кавалера в манеж и села в седло. Затем неуклюже, мешком свалилась с недоумевающего коня, а герой, ес-те-стве-нно, кинулся к ней и картинно подхватил на руки. Двенадцатилетняя девочка перекосилась от отвращения и твердо решила, что никогда не полюбит мужчину, которому можно понравиться таким пошлым способом. Она полюбит того, кто захочет ею гордиться. Того, рядом с кем умной и сильной женщине не придется притворяться безмозглой и беспомощной курицей. - Да что там… - якобы смущенно потупилась Настя. – Обидеть девушку может каждый. Не каждый успеет извиниться… Только в кино персонажи успевают в пылу сражения объясняться в любви, исповедоваться в грехах и даже строить планы на будущее. Реальность внесла свои коррективы в лице Игоря, промчавшегося между Настей и Алистером гигантскими прыжками, которые сделали бы честь кенгуру. Со слов подруги Настя знала, что Танин бывший муж обожал разговоры на тему «Мораль – смешная условность, нет добра и зла, есть лишь разные интересы, интеллигентный человек обязан мыслить широко и быть толерантным». В настоящий момент лицо любителя порассуждать об относительности добра и зла было белым пятном без глаз, но с зияющим, распахнутым в крике ртом. За обезумевшим арт-директором гналось нечто. Если бы Настя увидела это существо в нормальном состоянии, ей были бы обеспечены нервный тик, заикание и энурез. Но сейчас, под воздействием столба, она лишь глупо захихикала при виде твари с мохнатым собачьим туловищем, когтистыми передними лапами и перепончатыми крыльями. Чудище резво бежало на задних лапах… нет, пожалуй, ногах. Это были именно ноги, вполне человеческие, хоть и покрытые шерстью, за исключением трогательно розовеющих голых коленок. - Что ж ты, цыпа, эпиляцию не делаешь? Это же не гламурно! – укоризненно протянула Настя. Тварюка издала негодующий вопль, тоже вполне человеческий, более того – женский! Плоская безносая морда повернулась к обидчице, демонстрируя впечатляющий оскал. Игорь споткнулся, упал и, тихо скуля, по-пластунски уполз под барную стойку.
jarturalabaj, спасибо! Мой командировочный период, к сожалению, пока продолжается, поэтому детально поговорить времени еще нет. Закачиваю ваши новые части и отправляюсь в путь. Чего б еще разумного посеять?
Опомнившийся Алистер оттолкнул Настю и ударил мечом снизу вверх, целясь в бедро.Так бьют под щит, отгоняя врага. Настя, пролетев ползала спиной вперед, всё же устояла на ногах и бросилась на подмогу. «Ааа! За Родину! За Путина!» - визгливо проорала она, размахивая клатчем за неимением другого оружия. Кстати-то об оружии… «Запомни, зая: безоружен лишь тот, кто решил считать себя таковым, - наставлял ученицу дядя Слава. – Само человеческое тело – ногти, зубы, колени – оружие хоть куда. Как и любой предмет вроде сумочки, расчески, книги…» - Лови! – крикнула Настя, кидая зверюге сумочку. Хитрость удалась: тварь с чисто женской жадностью вцепилась в клатч, и Алистер прямым подрезом снизу в пах свалил её, а следующим ударом обезглавил. …Клэр, упираясь, тянула за воротник потерявшую сознание жертву рэдкэпа. Голова бедной танатофилки безжизненно моталась, кожаная курточка, окровавленная и вывалянная в пыли, цеплялась за опрокинутые в суматохе стулья. Девочке срочно требовался доктор: у неё уже синели губы, а по лицу снизу вверх ползла нехорошая восковая желтизна. Незнакомка была хрупкой и тоненькой, но и сама Клэр не отличалась крепким сложением, к тому же обмякшее человеческое тело становится просто неподъемным – лучше уж таскать кирпичи. Девушка хрипло дышала, едкий пот струился по лицу, заливая глаза, а она еще не верила Насте, что человек на 80% состоит из воды… Никогда бы не подумала, что сможет сдвинуть с места вес, равный собственному, а вот смогла же! Дотащив невезучую любительницу готики до какой-то двери, Клэр в изнеможении рухнула на пол. Рядом как из под земли вырос Эмрис, по уши перемазанный кровью, и подхватил девочку на руки. Ловко подхватил, будто только и делал, что таскал туда-сюда сомлевших девиц. Клэр отдышалась и тяжело, по-стариковски поднялась, цепляясь за стену. И вздрогнула от страшного, леденящего душу крика, разом перекрывшего многоголосую какофонию паники и драки. Крик – даже не крик, а вой - бился в ушах, раскалывая голову. Клэр пригнулась, как против сильного ветра, стиснула потной ладонью рукоять кинжала и двинулась на звук. Вопил Лестат – тот самый парнишка с серьгой в виде летучей мыши, приударивший было за Настей. Видимо, в суматохе его сбили с ног, и теперь беднягу, ухватив за штаны, волокла куда-то подозрительная дамочка в длинном, до пят, наряде, напоминающем пеньюар. Одеяние «кислотного» зеленого цвета полностью скрывало фигуру, оставляя на виду лишь шею и кисти рук. Руки были как руки, хотя легкость, с которой тетка тащила брыкающегося парня, наводила на размышления. Клэр чуть не надорвалась, спасая покусанную девочку, а ведь та хотя бы не сопротивлялась!.. Но хуже всего было не это, а шея зеленой дамочки, ненормально длинная, как у гуся, и постоянно находившаяся в движении – дамочка ею так и эдак поводила, вертела, подергивала. Пленник, не переставая орать, попробовал удержаться, уцепившись за ножку опрокинутого столика. Не тут-то было – длинношеее бодро поволокло его дальше вместе со столиком. Тогда он лягнул зеленую тетку свободной ногой, та споткнулась, подол задрался, и мелькнуло… копыто. Аккуратное, небольшое копытце, раздвоенное, как у козы. Клэр прицелилась было, собираясь воспользоваться стилетом как метательным ножом, но передумала: руки, натруженные непривычной тяжестью, ощутимо дрожали. Еще не хватало промазать и остаться безоружной! Девушка была далеко не трусихой, но перспектива схватиться с зеленой нежитью врукопашную не грела её совершенно. Тем временем тварь заметила крадущуюся к ней Клэр. Она и не подумала отпустить добычу, но из-под верхней губы вдруг выскочила пара желтоватых клыков в полпальца длиной. Клыки показались и тут же исчезли – видимо, были втяжными, как кошачьи когти. Клэр сделала пару вращательных движений кистью, разогревая руку. В ушах как наяву прозвучал голос Ричарда: «Нельзя «холодной» кистью работать! Без руки хочешь остаться, дура?!» Вдруг откуда-то сбоку сверкнула вспышка, прогремел выстрел, и знакомый голос жизнерадостно произнес: В половине третьего Я маньяка встретила. Прогнала проклятого В половине пятого! Тварь пронзительно завизжала и, выпустив жертву, схватилась за лицо: резиновая пуля разворотила ей щеку и нос. Зрелище было жутким, человек с такой раной свалился бы в болевом шоке, а может, и замертво. Парнишка приподнялся на колени, опершись о пол ладонями, и с неожиданной прытью кинулся наутек – как был на четвереньках, ни дать ни взять царственный лев. Татьяна выхватила из-за пазухи деревянное распятие и бросилась на вампиршу. Клэр с кинжалом поспешила на помощь подруге. - Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящия Его! – выкрикнула Таня, наступая на зеленую тварь с распятием в руках. - In nomine Dei, et Fili, et Spiritus Sankti! – подхватила Клэр. Вампирша заметалась между ними, визжа и закрываясь руками. - Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да побегут беси от лица любящих Бога! - с этими словами Таня свободной рукой сгребла вампиршу за струящееся одеяние и нацелилась ей распятием прямо в лоб. Нежить судорожно задергалась, скручивая шею спиралью, и удар пришелся в висок. Ухо и щека зеленой твари поплыли, как нагретый пластилин, раздался визг, полный страха, ярости и отчаяния. Пальцы Татьяны соскользнули с похожей на шелк ткани, и, получив резкий толчок в грудь, знахарка отлетела прочь. Клэр, подскочив, ударила вампиршу открытой ладонью в локоть в тот момент, когда та замахнулась на Татьяну. Будь зеленая тварь человеком, такой удар надолго парализовал бы ей руку. Однако вампирша лишь злобно взвизгнула и бросилась бежать, стуча копытами. Клэр понеслась следом. - Врешь, не уйдешь! – взревела присоединившаяся к погоне Татьяна. Происходящее напомнило ей эпизод из детства, когда бабушка велела забить к праздничному обеду кролика (в деревне философски относятся к таким вещам). «Стукни его молотком по носу, он и сдохнет», - напутствовала внучку Пелагея Петровна. Девочка стукнула… К её немалой досаде, кролик и не подумал сдыхать. Он бросился наутек, безобразно вереща, и пришлось его ловить и добивать. Потом оказалось, что бабушка неточно выразилась: «по носу» означало «по переносице», то есть попросту в лоб. Вот и сейчас получалось как тогда: бьешь её, бьёшь, визжит, но не сдыхает, сволочь!!! Внезапно Татьяну осенило. Настя на досуге показывала ей кое-какие приемы; один из них вполне мог сработать, если вторая боевая единица проявит понятливость и не подведет. - Хватай её! – во всё горло заорала Татьяна. Клэр услышала и повисла на вампирше, вцепившись в неё, как обезумевшая кошка. Силы были неравны, но она подарила соратнице несколько стратегических секунд. Значит, так: зафиксировать голову противника, обхватив его за шею, и бить свободной рукой в лицо. В своем классическом виде этот прием предназначался для обезвреживания более рослого и сильного противника, к которому следовало «прилипнуть», практически положив голову ему на плечо. Таня так и сделала, лишив вампиршу возможности отшвырнуть её, и что было сил ударила зажатым в кулаке распятием по морде твари. Пронзительный визг хлестнул по барабанным перепонкам, внутри головы словно что-то взорвалось, но Татьяна продолжала бить – до тех пор, пока тело твари не рухнуло на пол. Козьи копытца еще судорожно дергались, молотя воздух, но на месте лица жутко чернела обугленная головня. - Сдохла?! – не веря собственным глазам, спросила Клэр. Девчонке досталось: пол-лица стремительно заливал свежий синяк, сквозь порванную штанину проступила кровь. - А то! – ухмыльнулась Таня, пытаясь унять звон в голове и утвердиться на подкашивающихся ногах. - Добро всегда победит зло! А потом грязно надругается и зверски убьет! - Не смешно! – осадила её Клэр, сердито сверкнув заплывшим глазом. – Эти твари голодны, и пища для них – мы, люди. Кстати, бой еще не окончен! Татьяна огляделась. Темный сгусток, по-прежнему висевший под потолком, разбухал на глазах, становясь похожим на грозовое облако или чье-то беременное брюхо. С трех сторон на него наступали Алистер с мечом, Эмрис с топором и безоружная Настя. Таня поудобнее перехватила распятие и двинулась вперед, отметив боковым зрением, что Клэр с неразлучным кинжалом торопится следом. Живое кольцо вокруг пульсирующего темного плазмоида стягивалось. Поравнявшись с подругой, Татьяна свободной рукой расстегнула кобуру и вручила ей верный «Стражник». Настя, благодарно кивнув, взяла тяжелый пистолет двумя руками, a/la крутой полицейский в голливудском боевике. Алистер держал вдетый в ножны меч как распятие, крестовиной вперед, Эмрис небрежно поигрывал топориком, Клэр сжимала рукоятку стилета. Что делать, толком никто не знал. - А ты не мог бы превратиться в дракона и сжечь эту дрянь? – спросила Клэр, с надеждой глядя на Эмриса. - Мог бы, - пожал плечами хроновояжер. – И её, и еще полгорода впридачу. - Отпадает, - с дружным вздохом разочарования признали все. - Танюш, а как обычно решаются такие проблемы? – поинтересовалась Настя. - Понятия не имею! Я в первый раз в жизни с этим сталкиваюсь, и хочу надеяться, что в последний! Повисла нехорошая тишина… Звук, который её нарушил, был настолько диким и неуместным, что поначалу друзья не поверили собственным ушам. Посреди огромного города, в пафосном клубе, в первом часу ночи надсадно заголосил петух! Темное облако тяжко содрогнулось, по свинцовому брюху прошла судорога. Победный петушиный крик хлестал его невидимой плетью, под ударами которой оно съеживалось на глазах, как мартовский снег под лучами солнца. Нахальное кукареканье всё набирало громкость, и вдруг плазмоид, усохший до размеров футбольного мяча, панически заметался между обступившими его людьми. Не тут-то было! В воздухе серебристой рыбкой мелькнул стилет, грозно взлетели вверх распятие и крестовина меча, свистнул брошенный умелой рукой топорик, грянул выстрел – и все было кончено. Темный плазмоид взорвался с негромким хлопком, оставив на память о себе лишь запах тухлых яиц да кружащиеся, похожие на сажу хлопья. Клэр размашисто перекрестила их, и они растаяли в воздухе. Настя решила последовать её примеру – и нервно хихикнула, обнаружив, что пытается сотворить крестное знамение заряженным пистолетом. - Слава Тебе, Господи! – с чувством произнесла Татьяна. Алистер, сложив руки, молился на латыни, Клэр вторила ему полушепотом, Эмрис… вот Эмрис куда-то исчез. Настя вернула резинострел хозяйке и наконец разыскала в кармане джинсов истошно кукарекающий телефон. Во время «каникул» она записала на мобильник крик соседского петуха, а в разгар боя, видимо, случайно нажала мягкую клавишу – и раздалось оглушительное «Кукареку!» - Как выражаются американские киногерои – мы сделали это! Кип смайлинг, ребята! – устало улыбнулась Татьяна. – Настюха, где твои зубы? - У стоматолога! – честно ответила Настя, открывая косметичку. Ею руководило не столько естественное для дамы желание привести себя в порядок, сколько потребность совершить какие-то обыденные, рутинные действия и проложить с их помощью дорожку в привычный мир. Пудреница на месте, блеск для губ тоже никуда не делся, и деревянная расческа пока не превратилась в ритуальный гребень скандинавской пророчицы… Вот же, всё нормально, жизнь продолжается! Свет мой, зеркальце, заткнись – я причесаться хотела! Появился Эмрис, тащивший жирного бритоголового парня в черной мантии с откинутым капюшоном, с амулетом в виде пентаграммы на массивной железной цепи. За эту цепь Эмрис его и волок, как цыган дрессированного медведя. Под правым глазом пленника зрел синяк, взглянув на который Клэр почувствовала себя отомщенной. - Взял языка! – гордо отрапортовал хроновояжер. И когда только успел наблатыкаться? При виде пленного Татьяна нехорошо оживилась и немедленно приступила к допросу. - Кто такой? – заговорила она тоном матерой сотрудницы СМЕРШ. – Имя, звание, номер части? Ответом было сопение и злобно-трусливое зырканье исподлобья. - В последний раз спрашиваю: кто такой? Некромант? Сатанист? Идиот? - Сама дура! – пискнул пленник неожиданно тонким голосом. Лицо Татьяны окаменело. - Слушай, крендель, огрызло мне с тобой беседы беседовать, - задумчиво сообщила она. – Щас бить буду! - Зачем бить? – вмешалась Настя. – Это же пошло! Где нестандартный подход, где креатив? Хотите, я расскажу, как мой папа в Афгане пытал пленного моджахеда? - Чего делал?! – подскочила Таня. – Так ты у нас, оказывается, потомственная садистка?! - Дело было так, - не обидевшись, пояснила Настя. – Разведгруппа взяла языка. Отец приступил к допросу, а тот молчит, только зубы скалит из бороды. «Ладно, - говорит папа, - не хочет по-хорошему, значит, будет по-плохому. Тащите сало и самогон!» - Ну и?.. – заинтересовалась Татьяна. - Ну и давай пичкать его салом и напаивать первачом! Он сначала орал «Аллах вас покарает!», потом – «Смилуйтесь, во имя Аллаха!», а под конец – «Все расскажу… ик… Аллахом клянусь!». И рассказал! - Идея хорошая, - одобрила Таня. – Предлагаю привязать пленного к стулу, напоить слабительным и не пускать в туалет. Настасья, ты у нас историк-любитель, скажи – в инквизицию женщин принимали? - Вобще нет, но тебя точно взяли бы, - улыбнулась Настя. - Вы чё, офигели, да? – попытался возмутиться пленник. - Будешь говорить?! – рявкнула Таня так, что пригнулись даже свои. - Куда от вас денешься…
По словам некроманта-самоучки, он проводил магический обряд в подсобке, где Эмрис его и отловил, съездив по уху гримуаром* и варварски уничтожив ценные артефакты. - Не врет, - подтвердил хроновояжер. - Пришлось совершить факт вандализма… - Акт вандализма, - машинально поправила Таня. – А что конкретно там было? - Стандартный набор: черные свечи, атаме*, человеческий череп, жертвенная курица, - перечислил Эмрис. - Я этот череп знаешь за какие бабки купил! – плаксиво вознегодовал Навий (таково, оказывается, было его тайное имя). - Заткнись, власовец! – налетела на него бледная от ярости Настя. - Чего это я власовец? – обиделся некромант. - Да потому что ты – предатель! – плевалась огнем Настя. - Ты – на стороне этих тварей, которые сожрали бы твоих родителей, твоих друзей, соседей – и косточек не оставили! Это из-за тебя они пролезли сюда! - Я не нарочно! – взвыл Навий, обильно потея и делая абсурдные попытки спрятаться за стройным, как тополь, Эмрисом. – Мне велели! Я думал… я не знал! - Кто велел? – вмешалась молчавшая до сих пор Клэр. – Блеклый тип неопределенного возраста, велит называть себя братом Симплицием, носит монашескую одежду, но без креста? Пленник утвердительно затряс головой, точно теленок, которого донимают слепни. - Когда и где ты с ним встречался? – наседала Клэр, демонстрируя хватку опытного следователя. - Нигде! То есть в зеркале, - заторопился Навий, поймав боковым зрением Настин угрожающий жест. - А в лицо ты его хорошо рассмотрел? - Лицо? Лицо… у него было… кажется, - неуверенно пискнул «черный маг». – Он такой страшный! - Мы страшнее, - утешила его Татьяна. – Ну что, пацаны, снимайте с этого клоуна балахон – и пусть катится! - Не надо! – затрясся Навий. – У меня же под ним ничего нет! - Вот и славно, расскажешь милицейскому патрулю, что возрождаешь традиции общества «Долой стыд», популярного в двадцатые годы прошлого века… - Но я простужусь! - Мои ли это проблемы? Алистер с Эмрисом в два счета вытряхнули брыкающегося мага из черной мантии и сорвали с него амулет. Приседая и прикрываясь ладошками, Навий с недюжинной для своей комплекции прытью порскнул наутек. - Убожество и никакого художества, - проводив его взглядом, вздохнула Настя. – Вот она, голая правда о черной магии! - А ты что хотела? – усмехнулась Татьяна. – Рассчитывала на бла-а-родную дуэль с противником, исполненным зловещего инфернального величия? - Пошли отсюда, ребята, - не дожидаясь ответа, повернулась она к остальным. – Скоро здесь будет милиция. Еще не хватало, чтобы весь этот еврейский погром в Бердичеве повесили на нас! *************************************************************************** Снаружи бушевал ураган. Ветер со страшным грохотом срывал с домов листы кровельного железа, гнал по газонам содержимое мусорных контейнеров, словно тараном бил в борта надсадно вопящих автомобилей. Вдалеке завыла милицейская сирена. Припозднившаяся компания – три девушки и два парня – свернула от греха подальше в ближайшую подворотню. Младшая из девушек прихрамывала, и рослый темноволосый красавец подставлял ей плечо. Второй молодой человек, невысокий худощавый блондин, как мог заслонял от разгула стихии сразу двух дам. Та, что пониже и поплотней, вдруг отстранила заботливого кавалера и, запрокинув голову, вгляделась в бесконечные ряды освещенных окон. - Ты чего, Тань? – потянула её за рукав подруга. - Это ради них мы только что рисковали жизнью, - угрюмо ответила та. – А, может, зря? Кое-кому не помешал бы локальный, хорошо организованный Апокалипсис – как повод задуматься о чем-нибудь кроме мыльных опер, безопасного секса и убитых енотов!
Лена-Staiki, было бы большой самонадеянностью с моей стороны писать о мечевой рубке и фехтовании, если бы я не держала в руках меча и вообще не занималась боевыми искусствами. Про диету-то? Так ей и надо! Не все то лебедь, что из воды торчит
Глава седьмая. ОХОТА НА НЕВИДИМКУ. Стираются лица и даты, И все ж до последнего дня Мне помнить о тех, кто когда-то Хоть чем-то согрели меня.
Как праздник, как счастье, как чудо, Идет Доброта по земле, И я про нее не забуду, Хотя забываю о зле. Ю.Друнина Рэйф по прозвищу Сирота с детства видел странные сны. В последние полгода ему часто снилось лицо неизвестной дамы – замкнутое, решительное, с сурово сжатыми губами. Серые глаза незнакомки строго и испытующе смотрели поверх окуляров (юноша видел похожие у настоятельницы аббатства святой Бригитты, когда навещал мать). Порой во сне проплывали панорамы невиданных городов – гигантских человеческих муравейников с мириадами башен в десятки этажей, с пестрыми толпами причудливо одетых людей, идущих и едущих куда-то в разноцветных, грохочущих железных повозках. Однажды Рэйфу приснился накрывший полнеба чудовищный гриб – и страшный беззвучный крик травы, деревьев, самой земли… Юноша вскочил с постели в холодном поту и долго молился. Но сегодняшний сон был, пожалуй, самым странным из всех. …Кто-то невидимый, но вполне осязаемый взял его за руку и ввел в просторную пустую комнату с куполообразным потолком. У комнаты были только две стены, вместо двух других зияли огромные окна – стеклянные, от пола до потолка. А прямо за окнами было море. Точнее, моря были очень разными. За одним окном бирюзовая гладь лениво нежилась в лучах заходящего солнца, за другим – к свинцовому небу с ревом рвались волны с башню высотой, похожие на вздыбленных лошадей с седыми развевающимися гривами. «А теперь выбирай», - предложил невидимый спутник. «Мне сюда», - без колебаний ответил Рэйф, указывая на окно, за которым свирепствовал шторм. И тотчас проснулся, помня все в мельчайших деталях и мучительно недоумевая, что бы это значило. Впрочем, недоумение по поводу сна быстро сменилось привычным ощущением боли. Боль – такая, словно от его тела заживо отрезали кровоточащий кусок – не утихала с той минуты, когда Рэйф прочел письмо, написанные каллиграфическим почерком аббатисы леди Хадвиды. Письмо начиналось со слов «Сестра Петронилла умерла». Сестра Петронилла, в миру Арлетта Бланшар, не любила своего злосчастного сына. Рэйф не винил мать, ведь он, пусть и невольно, сломал ей жизнь. Если бы не беременность, отец юной Арлетты не узнал бы о позоре дочери и не запер её в монастыре. Рэйф не винил и деда, который разлучил его с матерью и вырастил как своего побочного сына от случайной любовницы (до недавнего времени юноша даже не знал, что он – потомственный дворянин, хоть и бастард). И на отца, обманувшего мать и женившегося на другой, он не держал обиды: тот сполна заплатил за свой грех, погибнув на охоте через три месяца после свадьбы. А еще через полгода умерла родами его молодая жена, точно какой-то злой рок слово в слово исполнил проклятия несчастной Арлетты. Рэйф винил во всем только себя. Это из-за него шестнадцатилетняя красавица, так любившая плясать фарандолу и слушать менестрелей, похоронила свою молодость в монастыре. Это из-за него беззаботная хохотушка превратилась в желчную, озлобленную мегеру. Это из-за него дед, герой великого крестового похода, отрекся от единственной дочери и не простил её даже на смертном одре. Зачем он только родился на свет – ходячий позор некогда славного рода, нежеланный сын, нелюбимый внук, прозванный Сиротой при живой матери?... А теперь он и вправду сирота, потому что мать умерла. Они впервые встретились год назад, когда Рэйф, узнав от умирающего деда правду о своем происхождении, сломя голову примчался в Англию. Здесь, в небольшой бенедиктинской обители, девятнадцатый год томилась Арлетта Бланшар, насильно постриженная после рождения бастарда. Матери минуло тридцать пять, и она все еще была хороша. Должно быть, поэтому её ничуть не обрадовал визит девятнадцатилетнего сына, ведь если у женщины взрослые дети – она смотрит в глаза старости. А может быть, внешность Рэйфа слишком живо напомнила ей злополучную первую любовь. Арлетта была истинной франко-нормандской красавицей: зеленые глаза, фарфоровая кожа, белокурые волосы с легкой рыжиной. А Рэйф казался чистокровным окситанцем*, весь в отца - такой же носатый, смуглый и темноволосый. Чего еще ждать от незаконнорожденного! В детстве пажи и оруженосцы деда дразнили Рэйфа «кухаркиным сыном». Где, мол, это видано, чтобы отпрыск христианского рыцаря был черен, как печная сажа! Уж не рабыня ли сарацинская такого негожего родила?! Тогда шестилетний малыш выплакал немало слез – уж так ему хотелось, чтобы эти счастливчики перестали его мучить и приняли в свой круг. С тех самых пор Рэйф никому не верил и трудно сходился с людьми. Он полагал, что не представляет интереса для дружбы, и невольно ждал подвоха, если кто-то пытался сблизиться с ним. Впрочем, никто особенно и не настаивал: Рэйф был гол как сокол, и взять с него было нечего. По случаю посвящения в оруженосцы дед подарил ему лошадь, да и то – не боевого коня, который только и приличествует будущему рыцарю, а немолодую рыжую кобылу, будто он и впрямь был кухаркиным сыном. Эта кобыла по кличке Красотка до сих пор была самым ценным его имуществом. Год, минувший после смерти деда, Рэйф провел в бесцельных скитаниях. Попросту говоря, он стал бродягой. Следовало найти себе господина, а там, глядишь, выслужить рыцарские шпоры и знатную невесту с приданым, но… Поклясться в верности – значит назваться приемным сыном сеньора, а Рэйф не чувствовал сыновней любви ни к одному из баронов, в чьих владениях ему случалось гостить. Можно было вступить в войско короля – Генрих Английский и Людовик Толстый готовились к летней кампании, которой предстояло решить судьбу Нормандского герцогства и его законного наследника, Гийома Клитона. Но Рэйф был истинным внуком своего деда и не пошел бы в наемники даже ради спасения от голодной смерти. Известие о кончине Арлетты застало Рэйфа на постоялом дворе в окрестностях Руана, в тягостных раздумьях о своей дальнейшей судьбе. В тот же день он отплыл в Англию, чтобы поклониться могиле матери и попросить совета у единственного человека, которому верил безоговорочно – у настоятельницы св. Бригитты леди Хадвиды.
Зима в 1110 г от Рождества Христова стояла мягкая, с обильными снегопадами, и рыжая Красотка выбилась из сил, по брюхо в снегу пробираясь через притихший, будто заколдованный лес. Рэйф было спешился, чтобы помочь усталой кобыле, но тут же по грудь провалился в рыхлый сугроб и оставил эту затею. Когда издали долетел приглушенный расстоянием колокольный звон, лошадь фыркнула, поводя лоснящимися от пота боками, и прибавила шагу. Солнце садилось, стало быть, звонили к вечерне. Вскоре Рэйф уже подъезжал к воротам аббатства. Юная сестра-привратница, страшно гордая своей службой, пригласила его в покои для гостей, но молодой человек отказался, пояснив, что предпочел бы сам позаботиться о своей лошади. - Конюшня там! – жизнерадостно сообщила девушка, указывая на приземистое строение между амбарами и странноприимным домом. Рэйф спешился и повел приободрившуюся Красотку через просторный, ухоженный клуатр.* Церковь, соединенная крытой галереей с библиотекой, скрипторием и дортуаром, лазарет, трапезная и даже надворные постройки – все это на фоне чистого снега и розового закатного солнца имело нарядный, праздничный вид. Из заметенного снегом садика с писком и смехом выскочили две румяные девчушки лет десяти-двенадцати, одна из них тут же запустила в Рэйфа снежком, но промахнулась и контузила вальяжную трехцветную кошку. Кошка брызнула наутек, угодив под ноги дородной пожилой монахине, вышедшей из странноприимного дома.Та, ахнув от неожиданности, села в сугроб. Рэйф устремился на помощь и узнал в старушке сестру-попечительницу. В прошлый приезд сестра Кристина – так её, кажется, зовут – обрушила на него всю мощь своего нереализованного материнского инстинкта… - Здравствуйте, сестра Кристина, - улыбнулся Рэйф, поднимая и отряхивая старую леди. – Надеюсь, вы не ушиблись? - Здравствуй, сынок, - судя по голосу, старушка не знала, смеяться ей или сердиться. – Сладу нет с этими воспитанницами, резвятся, как жеребята!... А ты к матери настоятельнице? Так она в лазарете. - Я сперва в конюшню, моя лошадь вот-вот упадет, - пояснил Рэйф, - но, если леди аббатиса меня примет сегодня, буду признателен. - Доложу, - пообещала сестра Кристина. – Обиходишь лошадку – и ступай в трапезную, сестра Беранжера тебя накормит, а я уж распоряжусь насчет комнаты. Ты надолго к нам? - Еще не знаю, - развел руками Рэйф, и старушка, улыбнувшись ему на прощание, поспешила в лазарет. Должно быть, кому-то из гостей обители требовалось снадобье от обычной в зимнее время простуды. Конюшня, как и другие службы обеспечения, содержалась в образцовом порядке. Рэйф с тревогой подумал, что небольшая процветающая обитель – лакомый кусочек для королевских наемников, не гнушающихся разбоем. Если рутьеры по дороге на сборный пункт выпотрошат беззащитное аббатство, гнев короля будет страшен, но никакие показательные казни не вернут святым сестрам честь и жизнь. «Цыц, несчастье ходячее, накличешь еще!» - мысленно оборвал себя юноша, входя в трапезную. Здесь хозяйничала сестра Беранжера, казавшаяся родной дочерью сестры Кристины: такая же уютная, полнотелая и словоохотливая, только вдвое моложе. Она узнала гостя, но не посмела лезть с расспросами и причитаниями, зато употчевала дюжего «сиротинушку» чуть не до полусмерти. Вообще-то была среда – постный день, но, оказывается, обыкновенную капустную похлебку можно та-а-ак приготовить!.. - Эй, паренек, просыпайся, - в третий раз повторила сестра Беранжера, тормоша Рэйфа, задремавшего с надкусанным яблочным пирогом в руке. – Мать настоятельница примет тебя в библиотеке. Юноша поспешно вскочил, наскоро ополоснул лицо и руки в тазу и пригладил волосы гребнем из оленьего рога. Мельком глянув в карманное бронзовое зеркальце, он остался недоволен – впрочем, как и всегда. Рэйфу не нравилась собственная внешность – узкое смуглое лицо, темные волосы, большие зеленовато-карие глаза в длиннейших стрельчатых ресницах. Зато ему очень нравилась аббатиса. Рэйф не был влюблен в настоятельницу – да разве он посмел бы? – но с тех пор, как они впервые встретились, совершенно точно знал, какую женщину хочет видеть рядом. Такую, как леди Хадвида – решительную, независимую, уверенную в себе. Правда, здесь имелись три «но». Первое: женщины этого склада – товар штучный, и даже Рэйф при всей своей неискушенности понимал, что встретить – а тем более завоевать – такую даму будет непросто. Второе: глядя на неё, сразу же чувствуешь себя подчиненным. Каково-то будет подчиняться всю жизнь? И третье, самое главное: дамы, подобные леди Хадвиде, просто не подпускают к себе мужчин. Домашнее хозяйство, закаканные пеленки, ежегодные роды и старость в сорок лет – всё это подходит им так же, как сарацину рыцарские шпоры. Они становятся учеными монахинями*, поэтессами-трубарис или амазонками-милитиссами, и в их жизни нет места любви. - Здравствуй, Рэйф, как ты повзрослел, - сдержанно улыбнулась леди Хадвида, отложив в сторону томик стихов Хротсвиты Гандерсгеймской*. – Впрочем, так и должно быть. Для юноши твоего возраста год – это целая эпоха… Рэйф почтительно поклонился настоятельнице и невольно задержал взгляд на её руках – очень чистых, с длинными сильными пальцами и коротко подстриженными ногтями. Это были руки целительницы, каждый день вскрывающей нарывы и перевязывающей раны. По мнению Рэйфа, они заслуживали почтительных поцелуев куда больше, чем холеные, унизанные кольцами пальчики какой-нибудь придворной красавицы. - Ты хотел поговорить о матери? – по обыкновению сразу переходя к делу, спросила настоятельница. - Да, миледи аббатиса, - нерешительно кивнул Рэйф. – Отчего матушка так внезапно сконча… преставилась? (Он вовремя вспомнил, что о лицах духовного звания вроде бы принято говорить именно так.) Когда я приезжал год назад, она была совершенно здорова. - Телесно – да, но в её душе не было мира. Все эти годы она обвиняла – твоего отца, своего собственного отца, меня за то, что я невольно стала её тюремщицей… даже Бога. Арлетта не знала, что такое чувство ответственности, она всю жизнь считала себя невинной страдалицей, беспомощной жертвой обстоятельств. Ей казалось, что весь мир ополчился против неё, и эта борьба подорвала её силы. Жизнь твоей матери унесла обычная простуда, но вследствие того, что она не хотела жить и жаждала наказать всех нас своей смертью. Наши микстуры и растирания облегчают только телесные скорби. Мне очень жаль, Рэйф. Аббатиса прямо и грустно посмотрела на юношу поверх окуляров. Они ничуть не старили эту женщину и даже шли ей, так же как черная риза и белый плат бенедиктинской монахини. Строгая, полная спокойного достоинства красота леди Хадвиды не нуждалась в пышной оправе. - Мессир Бланшар был достойным человеком, - продолжала настоятельница, - но он причинил дочери большое зло. Арлетта так и не стала сестрой Петрониллой. Она не годилась в монахини, так же как я не гожусь в матери семейства. Что правда, то правда – леди Хадвида была рождена повелевать, и не только потому, что приходилась младшей дочерью Роджеру, графу Шрусбери. В груди Рэйфа шевельнулся нетающий кусок льда, поселившийся там с тех пор, как он узнал правду о матери. Молодой человек прерывисто вздохнул. Аббатиса не выказывала недовольства затянувшейся паузой, хотя время её наверняка было расписано по минутам. - Святая мать, - справившись с волнением, вновь заговорил Рэйф, - у меня еще одна просьба к вам. Я хотел просить вашего совета. Должен ли я поступить на службу к кому-либо из нобилей? Или, может быть, мне следует отправиться в Святую Землю, сражаться с язычниками? - Твоя душа жаждет подвига, - понимающе улыбнулась настоятельница. – Знаешь, Рэйф, мы смотрим на некоторые вещи одинаково, поскольку мы – люди, а на другие – по-разному, так как Господь сотворил нас мужчинами и женщинами. Я – женщина, и в моих глазах война оправдана в том случае, когда люди сражаются за то, что для них свято. Христианскую веру, родную землю, свободу… Я не одобряю войну как способ устройства карьеры. - Но я не… - начал было Рэйф и сконфуженно осекся, сообразив, что перебил собеседницу. - Я понимаю, желание выдвинуться для тебя не главное. Ты просто ищешь поле для приложения сил. Утремер – подходящее место для матерого искателя приключений, но не для юноши, полного иллюзий. Там многое изменилось со времен Готфрида Буйонского… - Но я принадлежу к сословию людей меча, и у меня нет поместья, на доходы от которого можно жить! Мне все равно придется поступить на службу, чтобы не умереть с голоду. - Я знаю об этом, - кивнула аббатиса. – Твой дед ничего тебе не оставил? - Только лошадь и немного денег, которые уже заканчиваются. - Это поправимо. Арлетта принесла аббатству манор в качестве вступительного вклада, он хорошо управляется и приносит немалый доход. Ты будешь ежегодно получать пятую часть этих денег в дар от нашей обители, поскольку с тобой поступили несправедливо. Рэйф вспыхнул до корней волос. Мелькнуло: что, если аббатиса решила, будто он за деньгами и приезжал?! Юноша скорчился от стыда, представив себе, какого мнения о нем будет эта царственная леди. Аббатиса, казалось, прочитала эти мысли и улыбнулась ему иронично и ласково, как несмышленышу. - Христовым невестам не пристало обирать сирот! Здесь нечего обсуждать, ты возьмешь эти деньги, и кончено. Что же до твоей просьбы – я дам тебе совет. У тебя есть единокровная сестра, она здесь, в Англии, и недавно вышла замуж. Почему бы тебе не познакомиться с ней? - Моя сестра?... Но ведь она, должно быть, и не подозревает о моем существовании! Чем я докажу, что не самозванец? Да и где мне искать её? - Отвечаю по порядку. Твоя сестра знает о тебе и будет рада знакомству – это во-первых. Искать её незачем – это во-вторых. Она вместе с мужем гостит у одного святого отшельника в двух днях пути отсюда, в Шервудском лесу. Сам отшельник – мой старинный друг, это в-третьих. Я напишу письмо, которое ты передашь отцу Найджелу, и он примет тебя как сына. Итак? Юноша растерянно кивнул. Это было неучтиво, но голова его шла кругом, и он просто не успевал подумать обо всем сразу. Настоятельница вновь снисходительно улыбнулась, пододвигая к себе пергамент, гусиное перо и чернила.
Самая безопасная дорога к жилищу отшельника шла вдоль Шервудского леса, мимо ферм и овчарен, принадлежащих местным арендаторам. Хозяйничать в королевском лесу крестьянам запрещалось, зато они активно осваивали его окрестности. Правду сказать, была и другая, кратчайшая дорога, которая вела напрямик через лес. Конечно, зимой проехать там было трудновато, но возможно, поскольку королевские лесничие знали свое дело и как могли расчищали доступ к кормушкам для знаменитых шервудских оленей. А лошадиные ноги всяко длиннее оленьих, и там, где не увязнет в снегу зверь, всадник и подавно проберется. Тем не менее аббатиса не советовала ехать этой дорогой. По её словам, за одиноким путником там иногда пускается в погоню Невидимый Рыцарь. Почему Рыцарь, а не, допустим, Охотник или Гонец? Да потому, что невидимка издает набор звуков, характерный для тяжеловооруженного всадника: могучее фырканье, дающее представление о росте и мощи коня, тяжелый топот, скрип кожи, позвякивание пелямов и прочих металлических частей сбруи… Леди Хадвида встретилась с невидимкой прошлым летом, когда в сопровождении двух вооруженных монастырских арендаторов отправилась в замок Рауфбург по приглашению тамошнего барона. Сэр Джеффри де Кемвилл только что похоронил супругу и намеревался сделать пожертвование обители на помин её души. Кроме того, аббатисе предстояло стать крестной матерью наследника, рождение которого стоило жизни баронессе. Тогда-то навстречу настоятельнице и её спутникам и выехал невидимка. Вначале они услышали приглушенный стук копыт – как если бы всадник, оберегая коня, вел его по травянистой обочине, а не по убитому до каменной твердости грунту. Стук копыт нарастал, а самого всадника не было. Потом возникли прочие звуки, свидетельствующие о том, что навстречу крупной рысью едет рыцарь в полном вооружении, на добром боевом коне. Наконец, закачались ветки, которые невидимая рука отвела с дороги на уровне головы всадника, и в этот миг отважной леди и двум вооруженным до зубов мужчинам стало по-настоящему страшно. Страх передался и лошадям: крепкие верховые пони, на которых ехали телохранители, нервно затанцевали, порываясь ускакать прочь. На счастье, под седлом аббатисы был старый дестриер – собственность крестоносца, скончавшегося от ран в монастырском лазарете. Наследники рыцаря забрали его доспехи и оружие, но отказались от старого коня. Ветеран прижился на монастырской конюшне из милости, но вскоре ему нашлось дело. Доброезжий, непугливый и к тому же способный постоять за хозяйку не хуже сторожевого пса, он стал любимым верховым конем леди Хадвиды. В отличие от смирных рабочих лошадок, Паладин – так звали жеребца – и не подумал пугаться невидимки. Огласив лесную чащу ржанием, полным ярости и вызова, он вздыбился и прыгнул вперед. Не в силах удержать почуявшего схватку дестриера, всадница пригнулась к гриве и положилась на Бога. Затем мимо неё, обдав ледяным холодом, со скоростью снаряда из катапульты промчалось что-то огромное, и на этом странное приключение завершилось. Паладин остановился, отфыркиваясь и тяжко поводя боками, и чуть живая от страха женщина услышала голоса своих спутников, с руганью и божбой пытавшихся усмирить перепуганных пони. Никто не пострадал, однако впечатлений хватило с избытком. Расспросив местных жителей, аббатиса пришла к выводу, что им просто повезло. Оказывается, от Невидимого Рыцаря ни в коем случае нельзя спасаться бегством: догонит и… А что, собственно, «и»? А кто ж его знает. Но тех, кто не показывает ему тыл, он не трогает – это доподлинно известно, как и то, что люди на этой дороге пропадают едва ли не каждый месяц. - В твоей храбрости я не сомневаюсь, - сказала на прощание аббатиса, - а вот кобыла твоя Паладину не чета.Шарахнется, понесет – тут тебе и конец. Юноша согласился, вспомнив, как однажды испуг Красотки едва не стоил ему жизни. Осенью, на охоте, прямо на Рэйфа вылетел матерый секач – и висеть бы его потрохам на кабаньих клыках, если бы не произошло нечто. За миг до неминуемой гибели Рэйф услышал свист воздуха, вспоротого клинком, и туша зарубленного вепря придавила его к земле. Кто это сделал, как это было сделано? Кого ему следовало благодарить? Перспектива знакомства с сестрой и её мужем обрадовало Рэйфа несказанно. Вскоре юноше уже казалось, что в двух днях пути его поджидает не просто никогда не виденная родственница, но близкий человек, единственная родная душа. На радостях Рэйф решил подарить мужу сестры старинную бронзовую фибулу, а ей самой – нарядный пояс из витых шелковых шнуров. Фибулу он честно выиграл в кости, но не носил – она была слишком роскошной для его видавшего виды шапа*, а пояс, некогда принадлежавший матери, выпросил у деда и берег как талисман. Однако по мере приближения к цели Рэйфом понемногу овладевал страх. Как-то его примут? Что, если и сестре он окажется не нужен, как был не нужен деду, матери и отцу? Юноша чувствовал, что не переживет нового разочарования. Поэтому на вторые сутки пути, заночевав в хижине углежога, он спозаранку отправился вглубь Шервуда, на поиски Невидимого Рыцаря. «Если всё обойдется – будет о чем рассказать новой родне, - думал Рэйф, - а пропаду – туда никчемному и дорога! Небось никто не заплачет и цветов на могилку не принесет…» ********************************************************************** В то же самое время, той же дорогой пробирался Гимар де Бланшфор. Его тоже интересовал Невидимый Рыцарь, хотя, в отличие от юного Рэйфа, бывший крестоносец отнюдь не собирался испытывать судьбу или кому-то что-то доказывать. Он просто разыскивал врата в иной мир, через которые невидимка приходит и уходит, нередко уводя с собой путников, попавших на худой след*. Как многие люди, долго жившие в одиночестве, в диком безлюдном месте, Гимар приобрел привычку разговаривать вслух. Так и человеческую речь не забудешь, и дикого зверя предупредишь о своем приближении, чтобы не напал с перепугу. - Гиблое место, - задумчиво произнес рыцарь, рассматривая нависшую над тропой осину с искривленным стволом. Ветра не было, но тяжелые от снега ветви шарили в воздухе, как чьи-то скрюченные пальцы, вдобавок дерево натужно скрипело. Место и впрямь было недоброе: постоянно хотелось оглянуться, а еще лучше – бегом бежать к людям, к жилью. Гимар не мог отделаться от ощущения, что за ним наблюдает кто-то, кому он очень не нравится. Это было более чем неприятно: порой приходилось стискивать зубы, чтобы не заорать. …Скрип снега под конскими копытами и позвякивание сбруи насторожили Гимара, и он проворно отступил с дороги, укрывшись за деревьями. Не то чтобы он чего-то опасался, просто человек, постоянно живущий в лесу, привыкает не обнаруживать себя, если можно обойтись. При желании этому можно подыскать логическое объяснение. Например, такое: в лесной чаще человеку делать нечего, это вам не харчевня и не церковь в воскресный день, следовательно, зачем он здесь? Не иначе - по разбойным, колдовским, а то и вовсе темным делам, и встречаться с ним определенно не стоит… …Красотка нехотя шла вперед, боязливо вслушиваясь в каждый шорох. Рэйфу тоже было не по себе, но он еще в детстве усвоил: даже если рушится небо - не бежать, не кричать, ни в коем случае не обнаруживать страх. К тому же всё его внимание было занято лошадью. Лошадь, если только это не боевой дестриер, - по своей природе очень пугливое и нервное существо. Ею нужно управлять, чтобы она видела: всё в порядке, она не одна, человек контролирует ситуацию. Стоит всаднику отвлечься – и лошадиный испуг переходит в панику: караул, я покинута на произвол судьбы, хозяин и тот не знает, что делать!!! Кстати, Рэйф и впрямь понятия не имел, как поступать, если невидимка вдруг выедет вон из-за тех заметенных снегом осин. В голову лезла всякая чушь, слышанная в детстве от нянюшки. Вся эта затея уже казалась ему по-мальчишески нелепой, но идти на попятный было и совестно, и, как он подозревал, попросту поздно. Покойная нянюшка Пернель, пожилая бретонка, была любительницей яблочного сидра и страшных историй, как вымышленных, так и похожих на правду. Именно от неё Рэйф узнал, что нечисть боится холодного железа и петушиного крика, лучшая защита от василиска – зеркало, а сражаясь с колдуном, нужно разить не его, а тень. Отвлекшись от воспоминаний, юноша огляделся и обнаружил, что дорога исчезла и лес обступил его со всех сторон. Не успел он донести руку до лба, чтобы сотворить крестное знамение, как из-за деревьев грянул хохот, и в то же миг кто-то затянул козлетоном: Я горестной тоски полна О рыцаре, что был моим, И весть о том, как он любим, Пусть сохраняют времена!* Песня внезапно оборвалась, сменившись пронзительным свистом. Красотка шарахнулась, но Рэйф был начеку и сумел её удержать. Как-никак он был сыном и внуком рыцарей, хоть и бастардом, и, видя, что его берут на испуг, впервые в жизни вскипел натуральной дворянской спесью. - И только-то? – насмешливо крикнул он лесу, словно живому врагу, желающему сломить его волю. Свист стал еще громче – теперь он бился в ушах, грозя взорвать мозг. Вдобавок поднялся ветер, и дрожащая лошадь Рэйфа встала как вкопанная, с трудом держась на широко расставленных ногах. Теперь о бегстве нечего было и думать, сражаться же… Все же Рэйф схватился за меч, но сотворить очередную глупость попросту не успел – помешала Красотка. Ополоумев от страха, она взвилась на дыбы и рухнула, грозя раздавить седока. К счастью, Рэйф успел выдернуть ноги из стремян и увернуться от падающей туши. Но на этом везение закончилось: плашмя ударившись оземь, он врезался спиной в какие-то корни, заметенные снегом. Страшный удар вышиб воздух из легких, что-то хрустнуло (ребра или хребет?!), и Рэйф потерял сознание. …Гимар де Бланшфор видел из своего укрытия, как над телом упавшего юноши заклубился странный зеленоватый туман. И неуместность этого тумана в ясный зимний полдень, и его неестественный цвет не понравились рыцарю чрезвычайно. Зеленоватая субстанция чем-то напоминала живое существо - казалось, гигантский призрачный спрут охватил неподвижное тело своими щупальцами, чтобы утащить в преисподнюю. «А как же Клэр? Ребята?..» – шепнул внутренний голос, но рыцарь послал его сексуально-пешеходным маршрутом и бросился вперед, чтобы в самый последний миг ухватить незнакомца за что попало и вместе с ним провалиться во тьму.
Не все то лебедь, что из воды торчит
Сообщение отредактировал jarturalabaj - Воскресенье, 27.12.2015, 21:09
Рэйф приподнялся, превозмогая боль, и едва сдержал крик ужаса: на него пялилась страшная образина, более всего похожая на оборотня в полнолуние, когда клыки и щетина уже лезут наружу, но еще можно разглядеть черты человеческого лица. - Что это? Это?! – забыв о жестоко саднящих ребрах, юноша подскочил и, споткнувшись, с размаху сел на что-то твердое и корявое. К счастью, это была всего лишь большая узловатая коряга, чем-то напоминающая рассерженного кабана. Убедившись в этом и несколько успокоившись, Рэйф рискнул повнимательнее присмотреться к жуткой роже. «Оборотень» оказался причудливым наплывом коры на стволе раскидистой заснеженной липы. «Я в лесу, - сообразил молодой человек, оглядевшись и увидев вокруг такие же липы, березы и рябины в снегу. – Но позвольте! Что за чертовщина?! Это же не тот лес!» - Очухался? - А?! – вздрогнув, обернулся Рэйф. Его беззастенчиво, со смесью интереса и скепсиса во взгляде рассматривал незнакомец, одетый как небогатый башелер. Теплый шап с откинутым капюшоном, галльские штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги, шаперон*… Ни драгоценной фибулы, ни золотого шитья – только меч в ножнах оттопыривает полу плаща. На вид лет сорок, худое смуглое лицо с темной полоской усов, насмешливый взгляд. - Очухался, я спрашиваю? Идти сможешь? - К-куда? - К людям, к жилью, - терпеливо пояснил незнакомец. - Ты вообще помнишь, что произошло? - Смутно. Кажется, подо мной упала лошадь… - Так оно и было. Ты расшибся и потерял сознание, и тогда появилось оно… Выглядело это как зеленоватый туман, который стал тебя поглощать. Я находился поблизости и… короче говоря, мы оба оказались здесь. Только не спрашивай меня, где именно! - Так вы меня спасли? – догадался Рэйф. – Но почему? - Ты, когда падал, головой ударился, или нянька в детстве уронила? – съязвил собеседник. – Неужели, по-твоему, для этого нужна причина? - А моя лошадь? – спохватился Рэйф. – Что с ней сталось? - Думаю, ничего страшного, - пожал плечами незнакомец. – Лошади – умные звери, так что твоя кобыла, скорее всего, побежала к ближайшему жилью. Если… когда мы вернемся, ты найдешь её на одной из окрестных ферм. Ну что, пошли? Рэйфу было все равно, и он побрел за своим спасителем, как идет за поманившим прохожим бездомный щенок. По колено увязая в снегу, они двинулись в ту сторону, откуда доносился неясный шум, и вскоре выбрались на дорогу. Дорога, прямая, как стрела, и ровная, как озерная гладь в безветренный день, была совершенно пуста. Но не успели путники пройти десяток туазов*, как позади послышался нарастающий гул, и самоходная железная повозка, обогнав их, с немыслимой скоростью исчезла вдали. - Господи Иисусе! – воскликнул Рэйф. Точно такие же повозки он видел во сне, но никак не ожидал встретить наяву. Незнакомец отреагировал более сдержанно: он лишь остановился, будто споткнувшись, и дернул себя за ус. - Вот оно что… - пробормотал он сквозь зубы. За первой повозкой последовала другая, третья, пятнадцатая… Различаясь внешним видом и габаритами, они одинаково распространяли грохот и смрад. Идти пешком в сапогах для верховой езды было тяжко, Рэйф жадно глотал ртом морозный воздух, увязая в рыхлом снегу. Наконец впереди показалось диковинного вида здание – деревянное, увенчанное позолоченным крестом и обнесенное недостроенной бревенчатой оградой. - Это церковь, - сообщил незнакомец. – Такие церкви строят на Руси христиане-ортодоксы. - Но… они ведь схизматики? – неуверенно уточнил Рэйф. - Разве я епископ, чтобы судить об этом? - пожал плечами его спутник. – Я за всю свою жизнь двух книг не прочитал, да и ты не похож на ученого богослова. Между прочим, сами русы считают схизматиками нас, католиков! - Они не признают папу, - настаивал молодой человек. - Зато чтят Пресвятую Деву, - отпарировал незнакомец. – Впрочем, раз ты считаешь греческую церковь еретической, обойди её стороной. А мне как раз туда! - Нет-нет, я тоже пойду! – всполошился Рэйф. – Нам лучше держаться вместе! Мужчина снова пожал плечами и решительно зашагал к церковной ограде. Вдруг он вскинул руку и замер, настороженно прислушиваясь. Едва не налетевший на него Рэйф тоже навострил уши, но услышал только невнятный шум. - Там погром, - вполголоса сообщил ему незнакомец. – Похоже, церковь грабят какие-нибудь здешние аутло*. На, держи! – и он протянул юноше тяжелую дагу. Если вы попали в экстремальную ситуацию, лучший способ избежать паники – заняться делом. Сотрудникам МЧС, парамедикам, бойцам спецподразделений паника незнакома – и не потому, что они такие уж супермены. Просто некогда ей предаваться – надо работать. Минуту назад Рэйф чувствовал себя совершенно разбитым и был близок к отчаянию, но как только ему нашлось дело – переживания, боль и усталость отошли на второй план. - Будем атаковать? – спросил он спутника, в котором безоговорочно признал командира. - Атаковать буду я. Твоя задача – спасти священника и других служителей, если, конечно, они еще живы. - Не лучше ли сначала выяснить, сколько там разбойников и какова эта церковь изнутри? - Лучше, но нет времени. Аутло заняты грабежом – значит, сопротивления не было или оно уже сломлено. Скоро они закончат и наверняка подожгут церковь, а людей перебьют, чтобы не оставлять свидетелей. - Но мы же не знаем, как они вооружены, - рискнул возразить молодой человек. К счастью, незнакомец не заподозрил его в трусости и даже удостоил ответом: - Какая разница? Разбойники везде одинаковы. А оружие само по себе не сражается и не убивает.
Череп даже отпрянул, когда перед ним будто из-под земли вырос мужик, прикинутый как фанат из клуба исторической реконструкции. Эффект неожиданности длился долю секунды, затем он разглядел, что дядька немолод, мелковат росточком и безоружен, не считая дурацкого меча. Невольный испуг сменился здоровой злостью, Череп зарычал: «Ты, ё!..» и лапнул кобуру, и в ту же секунду меч незнакомца с нереальной быстротой вылетел из ножен. Сверкнул ухоженный, отнюдь не бутафорский клинок, свистнул рвущийся воздух, и правая рука Черепа, отрубленная по локоть, улетела вместе с выхваченной, но бесполезной теперь «береттой». Шура, тащивший икону Богородицы в тяжелом окладе, выронил свою ношу и заметался, не зная - то ли спасать истекающего кровью бригадира, то ли мстить за него. Тем временем над воющим Черепом склонился чернявый пацан и… хладнокровнейше прирезал его кинжалом. Шура, обезумев, бросился на парня с ножом. Тот спокойно – как показалось Шуре – выпрямился, с недоумением посмотрел на нож, отобрал его и красивым броском вогнал в притолоку сантиметров на десять. Дальнейшее Шура помнил смутно, так как полученный удар перекрестьем даги в переносицу не способствовал ясности рассудка. Кирпич, застигнутый врасплох (он перевязывал попорченную собачьими зубами руку), подхватил монтировку и… Как почти всегда бывает в жизни и никогда – в кино, бой начался и кончился одним сокрушительным ударом. Срубленный коронным приемом Готфрида Буйонского – от плеча до бедра, Кирпич в свой предсмертный миг встретился взглядом с полными скорби и укора очами Богородицы… Священника – крепкого молодого мужчину, связанного и с кляпом во рту – Рэйф отыскал в тесной, полностью разгромленной каморке за алтарем. Кроме него, там была седая старуха, тоже связанная. Освободив обоих от веревок и кляпов, он не дождался благодарности: бабка, запричитав, кинулась подбирать разбросанные иконы, а священник молча выбежал на крыльцо. Там, на ступенях, в луже крови лежал большой остроухий пес. Священник сел прямо на затоптанное, грязное крыльцо, стал гладить мертвую морду с остекленевшими глазами и высунутым языком. - Самур! Самур! – повторял он, как будто убитый пес мог услышать и отозваться. - Он был уже старый, - заметил подошедший Гимар. – Лет десять, наверное, - вон, морда уже седая и зубы стерлись. - Двенадцать, - глухо ответил священник. – Я с ним в Чечне был, привез домой живого и невредимого. Чтобы здесь какая-то мразь… - Он умер, как воин, - серьезно сказал рыцарь. – Пал на ступенях храма, защищая святыню от поругания. Это был славный пес, благородное животное. Теперь он не узнает дряхлости и старческих немощей. Это хорошо. Полузабытая русская речь давалась ему с трудом. Священник поднял голову – льдистые серо-голубые глаза блестели от слез – и недоуменно уставился на собеседника. - Ребята, вы кто? – спросил он после паузы, глядя на Гимара и Рэйфа, как на сошедших с икон святого Иоанна Воина и Георгия Победоносца. - Мое имя Гимар де Бланшфор, - коротко поклонился рыцарь. - Гимар де Бланшфор?! – глаза Рэйфа, и без того не маленькие, стали похожими на блюдца. – А ваша супруга – дама Эклермонда, в девичестве де Сент-Совер? Я её сводный брат! - Так ты мой шурин? – казалось, рыцарь не знал, как отнестись к этому известию. – Ну, что ж… Выглядишь симпатично. Думаю, Клэр будет рада. - Я смогу её увидеть? – невпопад брякнул Рэйф. - А в чем проблема? Разве она невидима? Дело за малым – отыскать дорогу обратно. Контуженный Шура завозился, увидел то, что осталось от Кирпича, и снова принял горизонтальное положение. Рэйф приволок снятые с пленников веревки и принялся деловито вязать петлю. Видел бы его дед, который, бывало, сетовал: «Нет в парне боевого духа, смирный он, как заморенная крестьянская лошадь!» - Что ваш друг намерен с ним делать? – забеспокоился священник. - Как что? Повесить, - невозмутимо ответил Гимар. – Вам его жаль? - Честно говоря, нет. Но это противозаконно. У вас будут проблемы. - Я понял, - кивнул Гимар. – В чужой монастырь со своим уставом – так у вас говорят? Что ж, дайте знать шерифу. - Только шерифа здесь и не хватало! Кстати, я ведь еще не представился: иеромонах Георгий. Не знаю, откуда вы – из сумасшедшего дома, с полигона какой-нибудь ролевой игры или из параллельного мира, но… мне вас сам Бог послал. Спасибо, ребята. - Не стоит, - искренне ответил Гимар. – Это был наш долг. Сожалею, что мы вынужденно осквернили святое место кровопролитием. Прощайте, отче, нам пора. - Так не пойдет! – решительно заявил отец Георгий. – Вы - мои гости. С милицией вам встречаться ни к чему, отсидитесь у меня, а там видно будет. Баба Катя не выдаст, она женщина героическая, всю войну прошла санинструктором в кавкорпусе Тимофея Шапкина. - Это ты, сынок, того бугая наискось развалил? – вмешалась героическая баба Катя, глядя на Гимара с нескрываемым одобрением. – Молодец! Вот это по-нашему, по-казацки! Старуха держала, бережно прижимая к груди, ту самую икону, которую бросил Шура. - А шепелявого стоило бы повесить, - сверкнула она ясными, совсем не старческими глазами. – Лучше бы все вынес, только не Матерь Божию. Обидел голубку! ********************************************************************************************
Прибывшие на место преступления оперативники долго не могли понять, кто здесь сумасшедший – батюшка с пожилой помощницей или клюквенник*-рецидивист Еремин (погоняло Шура). Все трое клялись, что погибшие Шмаков, более известный как Череп, и Кирпичников, он же Кирпич, были убиты двумя пришельцами из Средневековья. При этом Шура, подобно персонажам «Мастера и Маргариты», рвался в бронированную камеру – иначе, мол, они найдут его и всенепременно повесят. Как выглядели эти таинственные они, никто из троих описать не смог. Отец Георгий, в миру Святослав Шумский, делал большие честные глаза и уверял, что испугался и ничего не запомнил. Испугался! Это после спецназа и Чечни!... Его помощница, Нагайцева Е.В., художественно изображала старческое слабоумие – при том, что в свои восемьдесят лихо водила вишневую «Оку», подарок к 60-летию Победы. Еремин старался как мог, однако припомнил лишь, что старший из незнакомцев говорил по-русски, но как-то странно. Странность была трудноуловимой и ассоциировалась опять-таки с булгаковским персонажем: «аз есмь… житие мое». Неделю сотрудники убойного отдела трясли реконструкторов и толкиенистов, но так и не вышли на след преступников. Положа руку на сердце, не очень-то и хотелось: это был как раз тот случай, когда «терпилы» не вызывали ни малейшего сочувствия. А «преступники» (к слову сказать, вовсе не считавшие себя таковыми) все это время гостили у отца Георгия. Его холостяцкая однушка отчаянно нуждалась в ремонте. Хозяин по мере сил поддерживал порядок и чистоту, но обои, отстающие от стен, и прорехи в линолеуме говорили сами за себя. Однако, несмотря на очевидную бедность и неухоженность, тесная комнатушка была по-своему уютной. Главное достояние хозяина составляли книги – они теснились в шкафу и на полках, громоздились на антресолях и стеллажах. Иконостас, перед которым теплилась лампадка, компьютер и телевизор далеко не последней модели, старенький диван с потрескавшейся обивкой из кожзаменителя, большая цветная фотография на стене – вот и вся обстановка. На снимке майор Шумский, тогда еще не отец Георгий, облаченный в камуфляж, обнимал большую восточноевропейскую овчарку. В тесной, как аппендикс, прихожей сиротливо белел матрасик и пылился на вешалке плетеный кожаный поводок. Гимар не спрашивал отца Георгия, как же это он, бывалый вояка, не справился с каким-то отребьем. Священник не вправе прибегать к насилию, если он осквернит себя кровопролитием, то не сможет совершать таинство евхаристии*. Отец Георгий не жалел о своем выборе, но гибель Самура его подкосила. Рэйф, которого языковой барьер лишил возможности полноценно общаться, целыми днями смотрел телевизор. Однажды, щелкая пультом, он наткнулся на старый советский мультфильм «Верните Рекса». Когда на экране мальчик Сережа, узнав о смерти любимого пса, уронил поводок, отец Георгий вскочил и с перекошенным лицом вылетел из комнаты. Гимар поспешил следом. - Купите щенка, - посоветовал он, обнаружив батюшку на кухне, в обнимку с початой бутылкой коньяка. – Как можно скорее. Это поможет. - Овчарку – никогда, - ответил священник, жадно затягиваясь сигаретой. После тяжелого ранения он почти не курил. – Такого, как Самур, мне уже не найти. Хотя вы правы. Есть у меня знакомая барышня, хозяйка великолепного среднеазиата, я её обучал приемам самообороны. Надо бы ей позвонить – вдруг есть алиментные щенки
Глоссарий: *Окситанец - уроженец Окситании (южнофранцузских провинций - Гаскони, Беарна, Оверни, Тулузы и т.д., где говорили на языке "ок"). *Клуатр - монастырский двор *В Средние века женщины уходили в монастырь, чтобы служить Богу, но также и ради карьеры - ученой, писательской или политической (аббатисы были весомыми фигурами на политической шахматной доске). Существовали и другие способы избежать замужества и деторождения: карьера поэтессы или воительницы, например. Но для этого нужно было обладать талантом и соответствующим складом характера (тягой к оружию, физической храбростью и т.д.), тогда как путь монахини был доступен каждой и предоставлял женщине наибольшую свободу развиваться как личность. *Хротсвита из Гандерсгейма - поэтесса эпохи остготского Возрождения (10 в). В эпоху о.В. образование получали как мальчики, так и девочки, и многие знатные дамы славились своей ученостью и писали на латыни. *Шап - просторная накидка с капюшоном *Попасть на худой след - встретиться с лешим или иной нечистью. *Стихи графини де Диа (псевдоним средневековой поэтессы - аристократки) *Шаперон - средневековый головной убор, нечто вроде шляпы, тулью которой обвивала повязка-шапель, один из концов которой был свободным и ниспадал на плечо. *Туаз - мера длины, около 2 м. *Аутло(англ.) - преступник, объявленный вне закона. *Клюквенник(жарг.) - вор, грабящий церкви. *Евхаристия - таинство пресуществления хлеба и вина в Тело и Кровь Христову. Не все то лебедь, что из воды торчит
jarturalabaj, спасибо, интересно так! А ты пробовала отдавать это в печать? Как это вообще делается? надо рассылать по редакциям, повезет-не повезет или иметь знакомства? А не страшно во так выкладывать, вдруг скопируют?
Глава девятая. ПОСЛЕДНИЙ ПОЦЕЛУЙ. Естественно, Настя не вынесла долгой разлуки с любимцем и решила забрать Пришельца к Татьяне, благо дядя Гриша окучивал очередную жертву и уже третью неделю не появлялся дома. Настя явилась за псом затемно, чтобы совместить обратный путь с вечерней прогулкой, и Алистер пошел её провожать. Пока шли через сквер, соскучившийся пес затеял игру с хозяйкой: вразвалочку, покачивая огромной башкой, он подбегал к Насте, норовя толкнуть её плечом или шлепнуть лапой. Вдруг он замер на месте, и блаженно-дурашливая улыбка сползла с морды, а из-под вздернутой верхней губы показались клыки. Секунду спустя пес преградил хозяйке дорогу, недвусмысленно тесня её прочь, подальше от неведомой опасности, затаившейся где-то в дальнем углу сквера. Причем это был совсем другой пес. В груди его клокотал яростный рык, шерсть от холки до крупа стояла дыбом, образуя сплошной щетинистый гребень, верхняя губа задиралась все выше, обнажая уже не только клыки, но всю зубную аркаду вплоть до моляров – страшных коренных зубов, которые не случайно называют хищными. Кобель и так был огромен, а теперь стал вдвое больше за счет вздыбленной шерсти, напряженно выпрямленных ног и вздутых яростью мышц. Он явно чуял врага, и врага страшного, но не помышлял о бегстве и был готов кинуться в смертельную схватку, если это нужно хозяйке – лишь бы сама она оставалась здесь, в безопасности. У Насти мелькнула мысль о свеженьком криминальном трупе. Год назад в редакцию «Эры Водолея» обратились убитые горем родители пропавшей девушки. Сотрудничающие с газетой ясновидящие и экстрасенсы делали пассы над её фотографией и выдавали одну версию за другой: наркотики, тоталитарная секта, продажа в сексуальное рабство за границу… А бедная девушка давно была мертва и лежала под снегом в Ботаническом саду. Там её и обнаружил собачник, забредший на территорию со своим ротвейлером вопреки запретительным табличкам. Настя тогда с содроганием подумала, что, окажись на месте дядьки с ротвейлером они с Пришельцем, - в деле образовался бы еще один труп. - Сидеть! – гаркнула Настя и накинула на неохотно севшего пса ринговку. В следующую секунду кобель могучим рывком буквально снес её с места – только мелькнули в воздухе рубчатые подошвы зимних кроссовок. Дыхание перехватило: кто не держал большую собаку, понятия не имеет, как обжигает ладони внезапный рывок поводка. Превозмогая боль, Настя что было сил вцепилась в ринговку. Ха-ха - с тем же успехом можно было удерживать на веревочке набравший скорость груженый самосвал!.. Сбить вас с ног сумеет и немецкая овчарка весом 45 кг – слишком уж неустойчива конструкция с высоко расположенным центром тяжести, на двух точках опоры, - но вот тащить волоком по асфальту 60-70 кг вашего живого (пока еще) веса у неё не хватит сил. Зато матерый азиат проделает этот трюк легко и непринужденно. «Мы поедем, мы помчимся на коленях утром ранним…» Земля взбрыкнула, как норовистая лошадь, брызнули врассыпную испуганные березки, и в следующий миг девушка обнаружила себя стоящей в коленно-локтевой позе на крошечной – не больше лестничной площадки – полянке. Тусклый фонарь освещал одинокую скамейку и пушистые от инея ветки плакучих берез. А на скамейке… В ноздри ударил тошнотворный приторный запах. Настя осознала, что именно так пахнет, и пронзительно закричала. - Мамааааа! – вопила она, прижимая ладони к щекам. – Ааа!! Ааааааа!!! Пес, вскинув морду к полной луне, вторил ей душераздирающим воем. Настя не видела, как подоспевший Алистер осматривал это и нажимал кнопки мобильного телефона. Её взгляд как магнитом притягивала зияющая дыра на месте горла и кровь, быстро стынущая на холоде, антрацитово-черная в свете фонаря. По-видимому, это совсем недавно было человеком. Женщиной. Настю разрывали на части отвращение, жалость и ужас. Но хуже всего было ощущение дикости, абсурдности происходящего – словно реальный мир, обжитой и понятный, остался где-то за хороводом скорбно поникших берез. И не было ни нашатыря, ни водки… ни подружки с её спасительным заговором… Впрочем, Татьяна появилась быстро, будто прилетела на помеле. - Аллес капут, - с профессиональным спокойствием констатировала она, склонившись над телом. При этом у неё дернулась щека. Алистер гладил и успокаивал воющего пса.Таня пощелкала пальцами перед лицом Насти. Бесполезно: подруга пребывала вне зоны доступа.Тогда Татьяна с силой, наотмашь ударила её по лицу. Настя икнула, умолкла и без сил опустилась на снег, уткнувшись лицом в колени. - Это не собака, - озираясь, бормотала Татьяна. – И не волк, удравший из зоопарка. Японский городовой! Какая же эсеро-меньшевистская морда это сделала?! На истоптанном снегу еще можно было различить отпечатки громадных лап – зверь, которому они принадлежали, раза в полтора превосходил Шохратлы Джадыгея ростом и весом. - Девчонки, смотрите, что он нашел! – воскликнул Алистер, потрясая извлеченной из собачьей пасти сломанной розой. Цветок погибал, но все еще источал удушливый, приторно-сладкий аромат. Бледность вообще мало кому идет, но смуглые брюнеты бледнеют особенно некрасиво. Танино лицо посерело, будто присыпанное пеплом. Алистер удивленно повернулся к ней: - Ты что-то знаешь?
Дома Татьяна плеснула в стакан водки, долила апельсинового сока, соорудив коктейль «Апельсиновый цветок», в просторечии именуемый «Отверткой». Выпила залпом и лишь после этого сказала: - Ребята, я знаю, кто убийца. - Ты наша мисс Марпл, - без энтузиазма откликнулась Настя. Мысли её возвращались к несчастной девушке. Со скамейки, где беднягу настигла смерть, были прекрасно видны освещенные окна многоэтажек – но с таким же успехом они могли бы находиться где-нибудь на Бетельгейзе. Какой одинокой она была в свой последний миг… - И кто же это? – спросила Клэр. - Я не заглядывала в его паспорт, если ты об этом, - криво усмехнулась Татьяна. – Мне известно только прозвище – Последний Поцелуй. Сломанная роза, оставленная на месте убийства, - это его почерк. - Чертов эстет! – процедила Настя сквозь зубы. - Не поминай! – нахмурилась Таня. – Говори «бес» или «нечистый», если нельзя обойтись. - В каком смысле ты говорила о почерке? – вмешался Алистер. – Если я правильно понял, это не первое убийство? - Как минимум пятое, - угрюмо кивнула Татьяна. – Возможно, есть и другие жертвы, о которых я не знаю. Последний Поцелуй – классический серийный убийца. Но хуже всего то, что он - хорт. - Кто? – хором переспросили все присутствующие. - Хорт, - повторила Татьяна. – Оборотень. ********************************************************************************** - Ты встречалась с ним лично? – после паузы спросила Настя. - Откуда ты… - дернулась Татьяна и тут же спохватилась: - С чего ты взяла? - Значит, ты с ним встречалась. И почему этот выродок до сих пор жив? - Почему?.. Ну, во-первых, как говорил Лев Толстой, это слишком простое решение слишком сложного вопроса. А во-вторых, он мне не по зубам. - А зубами его грызть обязательно? Может, лучше… э-э… утопить, задушить, обезглавить? – благодушно осведомилась Клэр. Таня проигнорировала её реплику и, повернувшись к подруге, выпалила: - По-твоему, впервые убить человека – это пара незаметных пустяков?! Это рубеж, перешагнув который, ты уже никогда не станешь прежней. Спроси Алика, если мне не веришь – он подтвердит. Даже не знаю, с чем сравнить… скорее всего, с потерей девственности в результате изнасилования. Многие жертвы насилия пускаются во все тяжкие, считая, что им уже нечего терять. Вот и после первого убийства далеко не каждый может вернуться к нормальной жизни. - Но оборотень не человек! – возразила Настя. - Вот тут ты ошибаешься. Это человек, выбравший несколько брутальный, зато эффективный способ посчитаться со своими врагами. Месть – самый распространенный мотив. Одна моя клиентка, например, пыталась стать хортом, чтобы загрызть любовницу мужа! - Загрызла? – заинтересовалась Клэр. - К счастью, у неё ничего не вышло, - разочаровала её Татьяна. – У дамочки не было настоящей тяги к убийству, зато имел место классический невроз домохозяйки, развившийся на почве социальной дезадаптации. – Клэр вытаращила глаза. – Попила «Новопассит», устроилась на работу и выбрала менее кровопролитный способ мести. - Сама завела любовника? – догадалась Настя. - Именно. Человек становится оборотнем, чтобы убивать. Разбудить зверя можно лишь в том, в ком он спит. Невозможно стать хортом, если ты не потенциальный убийца, не помогут никакие заклинания. - Если верить Геродоту - можно, - возразила Клэр. – Он упоминал о племени невров, которые якобы умели превращаться в волков. - Думаю, речь шла о каком-то языческом обряде, - предположила Настя. – Скандинавские берсерки, например, физически ни в кого не превращались, они просто впадали в священное боевое безумие. Больные ликантропией тоже лишь субъективно ощущают себя волками. - А может, невры вообще не были людьми, - абсолютно серьезно заметила Таня. – А принадлежали к какой-либо древней нечеловеческой расе, как пресловутый йети-бигфут-сосквоч. Среди нелюдей, кстати, безобидные оборотни встречаются – взять хоть князька, которого мы с Аликом встретили в заказнике. Но люди-хорты – душегубы все поголовно. - А как же бета-оборотни? В смысле, выжившие жертвы вервольфов? - А это то самое исключение, которое лишь подтверждает правило. Во-первых, выживших после нападения хорта почти не бывает: тварь получает наслаждение от убийства и терзает жертву до тех пор, пока её сердце не перестанет биться. Во-вторых, если прикончить альфа-оборотня, укушенный им избежит проклятия. Так что, спасая жертву от смерти, вы спасете её и от участи бета-оборотня – при условии, что сумеете убить чудовище. - Каким образом? – деловито уточнил Алистер. - Змеиный топор, - пожала плечами Таня. - Серебряная пуля, - добавила Настя, припомнив одноименный фильм. - Распятие, святая вода, огонь, - скороговоркой перечислила Клэр. – И еще холодное оружие. Правда, рубленые и колотые раны на оборотне быстро заживают, но если отрубить голову – едва ли она прирастет! - Тогда мы теряем время, – заметил Алистер. - Поймать серийного убийцу не так-то просто, - с сомнением покачала головой Настя. – Мне в свое время доводилось писать на криминальные темы, поэтому я, что называется, «в материале». Маньяки невероятно хитры, как все сумасшедшие, к тому же в повседневной жизни они ничем не выделяются. Серийным убийцей может оказаться и лузер, которого только ленивый не ставит в позу креветки, и респектабельный отец семейства, и преуспевающий бизнесмен. А главное – у него нет мотива! Как же его искать, если основная зацепка, позволяющая вычислить преступника, - это именно мотив, выгода, профит? - Качать на косвенных, - ответила Татьяна. Она принципиально не читала детективов, зато обожала романы и фильмы о разведчиках. – В нашем случае основной зацепкой является почерк. Наш клиент убивает женщин во время любовного свидания, отсюда и прозвище. - Но ведь ты его видела, - напомнила Настя. - Только в волчьей шкуре, - развела руками Татьяна. - То есть как? Ты же сказала, что не смогла убить человека! - Просто я не знала, чей труп окажется передо мной – юноши, старика, студента, школьного учителя, участкового милиционера? Ясно, что это мужчина, но как он выглядит, сколько ему лет? Как ты верно подметила, маньяком может оказаться кто угодно. - Можно предположить, что он достаточно молод и выглядит симпатично. Иначе как ему удается завлекать девушек? - Ну, не скажи. Мой папа старый и страшный, а ходок, каких поискать. Я долго думала, в чем его секрет, а потом поняла: каждой из своих любовниц он дает почувствовать себя женщиной. Не мамочкой, не дочерью, не прислугой и не боевой соратницей, а именно женщиной – манящей, прекрасной и желанной. За это они прощают и седину, и маленькую зарплату, и невзрачную внешность – все, что угодно! *************************************************************************************
Настя скучала за столиком в фойе кинотеатра, потягивая молочный коктейль и чувствуя себя неуловимым Джо, которого никто не ловит, потому что кому он, на фиг, нужен? Хуже всего было то, что через десять минут ей предстояло убить два часа на просмотр фильма с духоподъемным названием «Хроники мутантов». По данным уголовного розыска в лице Татьяны, Последний Поцелуй обожал фантастические боевики и именно в кино предпочитал знакомиться с потенциальными жертвами. «Поймаю – убью, - мрачно думала девушка. – И за это тоже.» В это время в полупустом фойе появилось новое лицо – тщедушный мужичок неопределенного возраста (все что угодно от тридцати до пятидесяти), одетый в белый спортивный костюм, который подчеркивал его нездоровую худобу. Испитая, с мелкими неправильными чертами физиономия парня напоминало мордочку больной обезьянки. «Какой неприятный тип, - подумала Настя. – Может, это он? Или у меня паранойя?» Выходя на охоту, Настя невольно готовилась увидеть нечто агрессивно-брутальное, мускулистое, с выпирающими углами скул и челюстей. Этот доходяга с наружностью мелкого уголовника вроде бы «не тянул» на серийного убийцу – и всё-таки что-то в нем было зловещее, настораживающее. Вдруг подозрительный тип уставился на неё, и девушка поспешила принять отрепетированный перед зеркалом глуповато-кокетливый вид. Джентльмены предпочитают крети… в смысле, блондинок! - Что будем пить – пиво, кофе, ликеры, фрэш? – приблизившись, вкрадчиво заговорил незнакомец. Настя отметила, что он не спросил разрешения её угостить, точно она уже согласилась. «Очередной пикапер*-самоучка, - брезгливо подумала девушка. – Каждый суслик - агроном!» - Вы официант? – насмешливо спросила она вслух. – Или это я похожа на консуматоршу?* - Вы похожи на девушку моей мечты, - после секундного замешательства нашелся кавалер. - В детстве я не выговаривала звук «р», - сообщила Настя. – Другие детишки в садике дразнили меня: «Скажи: «рыба»!» И знаете, что я отвечала? «Селёдка!» На этот раз пауза длилась полминуты, не меньше. - А-а, - наконец облегченно протянул парень. – Вы хотите сказать, что на вас не действуют приемы НЛП! Как приятно встретить девушку, которая знает себе цену! - Если девушка знает себе цену, значит, она уже не раз её называла, - парировала Настя. – Да, я с брезгливостью отношусь к манипулятивным психотехнологиям, особенно когда их используют дилетанты. Это так… шито белыми нитками! Лучше бы уж подошли и спросили в лоб, как поручик Ржевский: «Мадам, позвольте впендюрить-с?!» Незадачливый пикапер был морально уничтожен. Его землистое лицо стало почти коричневым от краски стыда, резко контрастируя с белоснежным «Найком». Настя ощутила что-то похожее на жалость. - Ну, долго вы будете собираться с мыслями? – рявкнула она, скрывая это непрошеное чувство за напускной грубостью. – Намерены познакомиться – хотя бы представьтесь! - Олег, - проблеял деморализованный кавалер. - Анастасия, - сухо кивнула девушка. - Очень красивое имя. И так подходит вам! Я был уверен, что вы – не Маша и не Лена. - А кто? – саркастически осведомилась Настя. – Еротиида, Синклитикия, Пистимея? - Нуу… - слегка стушевался парень. – Я имел в виду, что вы такая необычная, и имя у вас тоже редкое. Так и должно быть. Разговор снова увял. Обрыскав взглядом Настину фигуру и костюм, Олег заметил украшающий сумочку брелок в виде фигурки скотча и сделал новый заход: - Любите собак? - Люблю, но не таких, - усмехнулась Настя. – Хорошей собаки должно быть много, и она не должна походить на бижутерию. У меня азиат, кобель. - Респект, уважуха! – шутливо раскланялся парень. – У меня был питбуль, но погиб. Под машину попал, такая жалость! Если он рассчитывал сойти за «своего в доску парня», собрата по увлечению, то прогадал. Настя полагала, что между питбулем и волкодавом сходства не больше, чем между киллером и бойцом спецназа. Спецназовец тоже стреляет и убивает, но смысл его жизни вовсе не в этом и подавно не в деньгах, которые ему за это платят. Надо быть полной тундрой, чтобы не видеть разницы. К тому же личный опыт Насти свидетельствовал, что бойцовых псов держат, как правило, девиантные личности мелкоуголовного типа – любители джипов размером с автобус и золотых цепей в руку толщиной. В общем, симпатии к назойливому кавалеру у девушки не прибавилось, зато окрепла уверенность в том, что он – именно тот, кто ей нужен. - Соблазняйте меня! – разрешила Настя и, мысленно разматерив всё и вся, залилась неприятным русалочьим смехом
*Пикап - психологический тренинг, в ходе которого мужчины обучаются "правилам съёма". Основан на приемах эриксоновского гипноза и НЛП. *Консуматорши - красивые девушки, занимающиеся "раскруткой" клиентов ресторанов. Не все то лебедь, что из воды торчит
Сообщение отредактировал jarturalabaj - Понедельник, 28.12.2015, 22:14
- А вдруг это не он? – в очередной раз спросила Настя, собираясь на свидание с подозреваемым. - Тогда извинишься, корона не свалится, - отмахнулась Татьяна. – Скажешь: «Меня заставили! У них мой паспорт!» Дверь распахнулась, и вошел Алистер с Пришельцем, вернувшийся с прогулки. Появление собаки такого размера в девятиметровой комнате – это «прибытие поезда». Стало тесно, и Настя, увернувшись от слюнявой ласки любимца, выкатилась в прихожую. Алистер вышел следом. - Кулаки у тебя слабые, - вздохнул он, подавая ей куртку. – Если придется – бей руками, сцепленными в замок. Вот так, поняла? - Да помню я! – огрызнулась Настя. – А вы с батюшкой держитесь подальше, связь – только по мобильному. А то вчера Рэйф с Гимаром маячили, как три тополя на Плющихе! - Почему три, их же двое было? – удивился рыцарь, но девушка уже сбегала по лестнице. Накануне Алистер и Клэр битый час мучили Настю, обучая её пользоваться кинжалом. Сперва её заставили разогревать запястья вращательными движениями кисти, потом она раз за разом всаживала стилет в старый ватник, набитый поролоном и деревяшками, имитирующими ребра. Настя обливалась потом, а наставники изводили её придирками: и замахиваться нужно резче, так, чтобы слышался свист рассекаемого воздуха, и держать оружие крепче, и бить не куда попало, а в сердце, печень или почку, чтобы противник сразу свалился замертво. Мощные тычковые удары Насте никак не давались, и она била, неуклюже наваливаясь всей массой тела. В итоге ребята пришли к выводу, что Настя запросто заколет любого врага при условии, что тот будет смирно стоять и ждать смерти. Девушка разозлилась и вернула кинжал владелице, сообщив, что ношение подобного «аксессуара» - явный криминал и для полного счастья ей не хватало привода в милицию. Тогда пунцовую, взмыленную и тяжело дышащую Настю отдали на растерзание отцу Георгию, которого она по старой памяти звала дядей Славой. Освежив в памяти десяток болевых приемов, подсечек и захватов, девушка почувствовала себя гораздо увереннее. Татьяна попыталась всучить ей резинострел, но Настя отказалась: рыться в сумке, если что, будет некогда, а кто же надевает на свидание кобуру!.. Но подруга внесла-таки в общее дело свои пять копеек, заставив Настю опоясаться по голому телу обрывком сети и трижды прочитать вслух молитву ангелу-хранителю и «Сон Богородицы». Задача Насти на первый взгляд казалась несложной: спровоцировать предполагаемого убийцу, получить доказательства его вины. Девушку страховали сменяющие друг друга мужчины: Эмрис – соло, остальные – попарно. Татьяна осуществляла общий контроль, Клэр добровольно взяла на себя обязанности диспетчера. Поначалу она хныкала, что «ей тоже интересно» и вообще на роль живца она подходит гораздо лучше, поскольку имеет боевой опыт. Но Таня строго цыкнула: «Прекрати! Это тебе не сафари!», а Гимар добавил, обняв жену за плечи: - Не знаю, что такое «сафари», но это точно не турнир «а плезанс». Это – смертельная война… Смертельная война!... Настя прочитала достаточно книг о рыцарстве и Средневековье, чтобы понять, о чем речь. Честная война была чем-то вроде спорта, её вели не ради победы, а состязаясь в доблести, куртуазности и благородстве. Смертельной войной назывались боевые действия против язычников, еретиков, восставших крестьян, мятежных вассалов. Во время смертельной войны разрешалось и даже предписывалось казнить пленных, добивать раненых, пытать «языков», громить и преследовать врага до полного уничтожения. Словом – не ждать и не давать пощады. Что ж, учтём… Парни места себе не находили из-за того, что девушка подвергала себя такому риску. Сама Настя смотрела на это философски. Она полагала, что мужчина рядом не столько защищает женщину, сколько внушает ей иллюзию безопасности. Самого сильного и подготовленного мужчину можно застать врасплох, вырубить болевым шоком, подстрелить из боевого или травматического оружия. К тому же парни из-за своего дурацкой фанаберии вечно лезут на рожон, когда по уму надо уносить ноги. Часто женщина попадает в беду только из-за того, что слишком полагается на пресловутое «сильное плечо». Будь она одна – поостереглась бы идти впотьмах через пустынный парк, у всех на виду рыться в бумажнике, пересчитывая наличность, или делать замечания нанюхавшимся бензина подросткам. А если рядом защитник, чего бояться? Глупейшая ошибка! Мужчина, если он не спецназовец, совершенно не готов к встрече с хулиганом или преступником. Да даже если спецназовец… На примере отца Георгия: много ты навоюешь с голыми руками против троих вооруженных ублюдков, взявших в заложницы героическую, но беспомощную старуху? Рассуждая таким образом, Настя брела по небольшому парку, наскоро переделанному из пустыря. Собственно, от парка здесь были только скамейки, асфальтированные дорожки и летнее кафе, теперь, естественно, закрытое. Летом здесь в тени огромных лип и дубов жарили шашлыки любители отдыха на плэнэре, а на лужайках подрумянивались на солнце рубенсовские целлюлитные тушки дамочек в панамках и винтажных, кабы не довоенных купальниках. Здесь же загорали пожилые дядьки в семейных трусах, гордо подставив солнцу пивные животы и кривые волосатые ноги. Прямо по тушкам, животам и ногам с лаем, смехом, визгом носились спущенные с поводков собаки и играющая ребятня, а в кустах окрестные ханурики проводили соревнования по литрболу. Зимой парк становился добычей лыжников и собачников, сама Настя сотни раз гуляла здесь с Пришельцем. Но сейчас собаковладельцы куда-то подевались – должно быть, их разогнала по домам начавшаяся метель. Уж полночь близилась, а Германна все не было. Сидит небось дома, в тепле и уюте, смотрит футбольный матч, потягивая пивко. (Кстати, пиво не пиво, а бокал глинтвейна не повредил бы – холодно...) А ты тут шляйся, как невезучее привидение, не прошедшее кастинг на работу в комфортабельном замке! Хотя на что еще может рассчитывать девушка, позволяющая назначать себе свидания зимней ночью на собачьей площадке?! Огромный кобель упоенно играл с двухмесячным щенком. Игра заключалась в том, чтобы поймать щенка, прижать его лапой и облизать, причмокивая от умиления. Обслюнявленный малыш выглядел так, точно полдня репетировал роль Муму в ближайшей луже, но заботливому папаше все было мало. Возней собак любовались их хозяева – православный священник, чья ряса не скрывала военной выправки, и долговязая блондинистая девица. - Ты, если что, действуй, а не реагируй , - терпеливо втолковывал Насте отец Георгий. – Для него это будет неприятной неожиданностью. Трансформация совершенно не оказывает влияния на характер, внутри волчьей шкуры – всё то же трусливое ничтожество. Ему и шкура-то нужна, чтобы самому себе крутым казаться, без неё его любая девчонка сумочкой по голове пришибет! Настя рассеянно кивнула. Дядя Слава был, как обычно, прав. Беда в том, что слишком живое Настино воображение услужливо рисовало ей ритуальный автобус, друзей, несущих закрытый гроб, и осиротевшего пса, плачущего в пустой квартире. Настя до крови прикусила губу. В детстве на неё нагоняла беспросветную тоску любимая бабушкой песня «Степь да степь кругом», лирический герой которой подробно инструктировал товарища – кому и что передать. Нет уж. Не станет она оглашать завещание. Если что, Пришелец сам выберет нового хозяина, причем конкурс будет – шесть человек на место. Или семь – если Эмриса тоже считать... Отставной майор улыбнулся, по старой армейской привычке стараясь вселить в Настю уверенность, которой не испытывал сам. Ему очень хотелось сказать ей, что все будет хорошо, он и остальные не подведут и подоспеют вовремя. Но это было излишне, так же, как излишней была бы Настина просьба позаботиться о собаке. Метель между тем разыгралась не на шутку: ветер завывал, как в степи, и вбивал за шиворот пригоршни колючего снега. Настя зябко передергивала плечами, опасаясь, что «ловля на живца» не состоится по причине смерти вышеупомянутого живца. Вряд ли маньяка возбудит свежемороженая девица. Темный силуэт, размытый летящим снегом, возник перед девушкой внезапно. Припозднившийся кавалер сутулился, оберегая от стылого ветра упакованную в целлофан одинокую пурпурную розу. «Есть контакт», - механически, без эмоций, отметила Настя, наощупь нажимая «быстрый набор» и тихо надеясь, что верная «Нокия» в кармане не окочурилась от холода. А то окажется потом, что почта в тундру не доехала... ...Танин сотовый, лежавший на тумбочке перед Клэр, завибрировал и разразился отчаянным воплем. «А-а-а!!!» - голосил Витас, будто тоже увидел оборотня. Клэр сбросила звонок, затем вручную набрала номер отца Георгия и визгливо от волнения заорала в трубку: «Работаем, ребята! Это он!» Олег приблизился, улыбаясь и протягивая Насте розу. И тут... то ли эта улыбка показалась девушке особенно неприятной, то ли от долгого ожидания у неё сдали нервы, - так или иначе, она выхватила цветок и твердым шипастым стеблем ткнула мужчину в глаз. «А-а-а!!!» - не хуже Витаса заверещал маньяк, не ожидавший такой подлости от потенциальной жертвы. Дикая боль заставила его отшатнуться и прижать руки к лицу, чем и воспользовалась Настя, скользнув ему за спину. Дальнейшее было делом техники – охватив локтем сзади шею своего несостоявшегося убийцы, девушка ловко подбила его под колени ногой. Парень рухнул на четвереньки, не переставая орать. Настя, не удержав равновесия, плюхнулась сверху. - Всё, гад, - рявкнула она, тяжело дыша и пытаясь удушить оседланного противника его же шарфом. – Я тебе, сволочь, покажу розочки! Я тебе покажу последний поцелуй! Я тебе щас такой пикап устрою! Вопли полузадушенного парня сменились хриплым воем. Настя почувствовала, что по его телу пробегает судорожная дрожь. «Никак я его убила!» - всполошилась девушка, как вдруг её подбросило вверх, и она инстинктивно сжала колени. Подоспевшие Алистер и отец Георгий обнаружили Настю сидящей верхом на огромном звере, покрытом вместо попоны лопнувшей по швам дубленкой. Зверь, походивший на уродливого волка, с негодующим ревом прыгал на месте, взрывая лапами снег. Ополоумевшую от страха Настю выручали рефлексы опытной всадницы. Она сидела как влитая, зажав своего «коня» в клещи тренированных ног, а поводья ей заменяли концы темно-синего шарфа, обмотанного вокруг шеи чудовища. Священник выхватил из-под куртки змеиный топор, которым его снабдила Таня, и двинулся в лобовую атаку. Алистер с обнаженным мечом отрезал чудовищу путь к бегству. Ну, почти отрезал... Видимо, в планы оборотня не входило усекновение ни ведьмачьим мечом, ни змеиным топором. Резко прекратив изображать мустанга на родео, он перемахнул оторопевшего рыцаря одним семиметровым прыжком и бросился наутек с быстротой зайца, улепетывающего от собачьей своры. Настя при этом свалилась и, на её счастье, плюхнулась в глубокий сугроб. Алистер сгоряча пустился в погоню, но куда там: волколак, как привидение, растаял в метели, и она же, будто издеваясь, слизала его следы. - Эй, кто-нибудь поднимет падшую женщину?! – сварливо осведомилась Настя. Мужчины, спохватившись, поспешили на помощь и выдернули её из сугроба, как морковку из грядки. После экстремальной езды на оборотне и падения в сугроб девушка походила на помятую и рассерженную Снегурочку. - На варежки, руки обморозишь! - отец Георгий безуспешно попытался разжать Настин кулак. – Зая, да что у тебя там?! - Сто грамм! – плаксиво огрызнулась его любимая ученица. – Шарфа клок и еще какая-то гадость... шерсть вроде... Не могу руку разжать, будто судорогой свело! - Ну, хоть какой-то трофей, - философски рассудил батюшка, натягивая варежку прямо на стиснутые в мертвой хватке пальцы . – Татьянке покажем, может, сгодится на что
- Как же мы его теперь искать будем? – вздохнула Настя. Она сидела на кухне в толстых колючих носках из собачьей шерсти и прихлебывала подогретое пиво. Гадость ужасная, зато при больном горле – незаменимая вещь! - Никак, - равнодушно ответила Таня. – Сам придет. - С чего вдруг? – вытаращилась Настя. – Он, может, и псих, но не дурак же! - Ты свою часть работы сделала, - снисходительно пояснила подружка, разливая по чашкам ароматный противопростудный чай с имбирем. – Добыла шерсть хорта.Теперь очередь за мной. Посреди лесной поляны с ревом рвался вверх огромный костер. Огненные языки жадно лизали поленья, бросали алые отсветы на людей, стоявших возле костра. Их было восемь: три молодые женщины и пятеро мужчин. По одежде их можно было принять за ролевиков, выбравшихся за город на полигон, вот только вид у всех восьмерых был слишком серьезный, даже суровый, к тому же один из молодых людей держал руку на рукояти длинного, отнюдь не бутафорского меча, другой многозначительно поигрывал легким топориком. Костер гудел и оглушительно стрелял искрами. Когда одна из девушек бросила в огонь какой-то предмет, запахло паленой шерстью. - Гори, убийца! – с силой выкрикнула она. – Гори и отправляйся прямиком в преисподнюю! Гори и будь проклят! Какое-то время ничего не происходило. Потом в круг света вступил тщедушный мужчина неопределенного возраста. Его лицо даже с большой натяжкой нельзя было назвать симпатичным, к тому же выглядел он то ли крепко избитым, то ли больным после затяжного запоя. Люди у костра обступили его. Взгляд мужика затравленно рыскал от одного к другому, должно быть, со страху все они казались ему на одно лицо. - Ну? – угрюмо осведомился пришелец. – Что вы обычно делаете с такими, как я? - Обычно на хлеб мажем и едим, - ухмыльнулась Татьяна. – Шучу, охота была вонючей шерстью отплевываться! - Для таких, как ты, не существует правосудия, - серьезно и печально сказал отец Георгий. – Мы не можем доказать твои преступления, но мы обязаны остановить тебя. Ты умрешь. - Так приступайте, чего время терять? – скривился парень. – Вон вас сколько! Все скопом навалитесь, или по очереди? Все без слов переглянулись. Судя по выражению лиц – у кого откровенно несчастному, у кого сердито-беспомощному, - именно в этом и заключалась проблема. - Я вызываю тебя на смертный бой, - вдруг с сильнейшим акцентом по-русски выговорил Рэйф. Последовала новая пауза. Настя с упреком взглянула на Таню. «Твоя работа?» – было написано у неё на лице. - Рэйф, не надо, - прошептала Клэр, испуганно и почти умоляюще глядя на брата. – Ты не готов. И я не хочу тебя потерять. Рэйф улыбнулся неловкой, чуть виноватой улыбкой и молча погладил сестру по щеке. Алистер подошел и протянул ему свой меч рукоятью вперед. Все расступились и встали в круг, чтобы не мешать поединку. Кто бы ни победил, уйти убийце не дадут. Молодой человек скинул на снег камуфляжную куртку и ушанку, позаимствованные из запасов отца Георгия. В костюме армигера он выглядел моложе своих двадцати лет – этакий заигравшийся в историческую реконструкцию допризывник-старшеклассник. К незнакомому мечу он, впрочем, примерился умело, и это показалось Гимару и Алистеру хорошим знаком. Оборотень не стал раздеваться – видимо, понимал, что вещи ему в любом случае не понадобятся. Одежда просто лопнула на нем в процессе трансформации, который занял всего пару минут и оказался не столь впечатляющим, как в фильмах ужасов. Вот он припал на передние лапы для прыжка, его противник, пригибаясь, шагнул вперед… и тут-то вокруг поединщиков заклубился невесть откуда взявшийся зеленоватый туман. В тот же миг Татьяна, оттолкнув Настю и выхватив у Эмриса топор, бросилась вперед, и все трое исчезли внутри смыкающегося кольца.
